Игра на выживание
Шрифт:
– Нет, Тео. Ничего не надо.
– Я бы с радостью и сам уехал куда-нибудь из этого города, но мне кажется, именно сейчас мы должны быть здесь, чтобы по возможности помогать Саусасу. Ведь в любой момент может выясниться что-то новое.
– Ничего нового он не выяснит, - со вздохом проговорил Рамон. И неожиданно расмеялся, словно нашкодивший мальчишка.
– Откуда вообще, взяться, этому чему-то новому?
Теодор тоже рассмеялся, чувствуя большое облегчение.
– И все-таки, Рамон, ты все-таки подумай над моим предложением. Может быть, ещё передумаешь. А мне пора.
– Он направился к двери, а когда оглянулся, то
– Adios, Рамон.
– Adios.
Теодор быстро пошел вниз по лестнице. Навстречу ему попалась пожилая женщина, в одной руке у неё была тяжелая сумка с продуктами, а другой она опиралась о перила. Теодор посторонился, давая ей пройти. Зато на следующей площадке он столкнулся лицом к лицу со священником в черной сутане и шляпе. Священник вопросительно поглядел на него, и Теодор невольно замедлил шаг и остановился.
– Я ищу квартиру Рамона Отеро, - сказал священник.
– Я падре Бернардо.
– Он живет двумя пролетами выше. Первая дверь слева от лестницы. А он посылал за вами?
– Нет, - ответил священник. У него были тонкие губы, уголки которых были уныло опущены вниз, и такие же унылые брови над маленькими карими глазками.
– Я иду проведать его.
– Просто мы с ним друзья... я потому и спросил, - сбивчиво объяснил Теодор.
– А вы его духовник? Он вам исповедуется?
– Иногда мне, иногда другому священнику.
– Он признался вам в убийстве?
– Si, - равнодушно подтвердил падре.
– И вы ему верите?
В ответ священник лишь устало пожал плечами и сказал:
– Si. Я должен верить. Он мне так сказал.
Он говорил чуть нараспев, со смиренным видом произнося банальные вещи - по наблюдениям Теодора, эта черта была присуща подавляющему большинству священников. И сам он казался каким-то невесомым, бестелесным, словно мягкие складкие его сутаны.
– И что... что вы собираетесь с ним делать?
– Вы ведь, кажется, не католик?
– спросил падре, с достоинством поднимая голову, увенчанную черной широкополой шляпой.
– Нет, вообще-то, нет. Я спрашиваю, потому что я друг...
– Что ж... я утешу его. Я должен выполнить свой долг духовного наставника, - сухо зявил он и даже слегка улыбнулся.
– Но вам же должно быть известно, что полицейские сняли с него все обвинения. Он не виновен.
Священник надменно улыбнулся.
– Это меня не касается, сеньор.
– Но вы должны попытаться убедить его в том, что он не виновен, - тут же возразил Теодор, но взгляд падре был равнодушен.
– В глазах Господа мы все грешны.
Теодора захлестнул порыв внезапного гнева.
Священник же продолжил своего восхождение по лестнице.
В душе у Теодора все кипело от злости, но он так и не придумал ничего подходящего, чтобы крикнуть ему вслед. В голове почему-то вертелась лишь дурацкая фраза "l'esprit d'escalier" 1). Жалкий придурок! Как он собирается утешать Рамона? Заверит бедолагу, что адово пламя будет жарче, чем любой из земных костров? Уж в ком действительно нуждался Рамон, так это в хорошем психиатре! Выскочив на улицу, Теодор нечаянно налетел на выложенную прямо на тротуаре пирамиду из апельсинов, отчего добрая половина фруктов оказалась в сточной канаве.
_______________________________
1) задним умом крепок (фр.)
– Да что же это делается! Смотреть надо, куда идешь, а не переться напролом!
– запричитала толстая старуха, сидевшая на подушке, положенной тут же на тротуаре.
– Извините. Простите, ради Бога.
– Теодору показалось, что пирамида из апельсинов была выложена здесь, на самом ходу, специально для того, чтобы он на неё наступил и почувствовал себя ещё более глупо. Однако, подавив свой гнев, он старательно собрал апельсины и вручил их торговке, вскользь подумав о том, что подавляющее большинств мексиканцев, пожалуй, не стали бы утруждать себя подобными глупостями. Но Теодор сознавал, что в этой стране он forastero 2), а потому его поведение должно быть безупречным. Он улыбнулся и протянул старухе пять песо, за что был вознагражден вполне дружелюбной улыбкой и искренним "Да воздаст вам Господь, сеньор!" Эта последняя фраза ещё долго звенела у него в ушах.
_______________________________
2) чужак (исп.)
Глава 14
2 марта 1957
Сегодня впервые после смерти Лелии рисовал с вдохновение и желанием. Композиция в желтых тонах, вид из окна моей студии. Впервые за все это время ощутил приятную усталость после трудового дня - обычно она возникает тогда, когда я начинаю думать о том, что сделано за день. От Рамона ничего не слышно, и Саусас говорит, что заниматься его лечением никто не собирается. Полиции он больше не нужен. Они оставили его на попечение священников - которые безоговорочно верят всему, что он говорит.
У меня появилось ощущение, что люди на улице только и делают, что следят за моим домом, но стоит мне только приглядеться к ним чуть попристальнее, как я понимаю, что ошибся. И все же Иносенса утверждает, что при ней никогда не было "молчаливых" телефонных звонков. Можно подумать, что кто-то наблюдает за мной, чтобы знать, когда я дома и даже когда я могу самолично поднять трубку, так как примерно в половине случаев на звонки отвечает И.
Знакомые американцы (Эрнст и Джуди Раймер, Пол Шипли) пригласили меня на обед, но у меня не было настроения встречаться с кем бы то ни было, и поэтому я выдумал благовидный предлог, чтобы отказаться. За последнюю неделю я лишь раз виделся с Р, и ещё раз с Хосефиной и Ольгой. Хосефина хочет верить в то, что Р. виновен так же сильно, как я хочу быть уверенным в его невиновности. "Если он невиновен, то зачем нужно было затевать всю эту комедию," - с жаром говорит Х. В ответ же на все пои попытку уговорить её не осуждать Р, она лишь смеется, и говорит, что сам я тоже его осуждаю, и что мне никогда не удастся убедить её в том, что в душе я не таю злобу на Р.
Позапрошлая ночь: мне приснилось, что Лелия украшает свою квартиру разноцветной мишурой для карнавальной вечеринки. В том сне ничего не произошло, но проснулся я со странным ощущением радости. Х. вместе с Санчесом-Шмидтом (очень порядочный человек) готовятся к распродаже картин и рисунков Лелии, а также освобождают от вещей её квартиру. Для меня стало большим облегчением, что Х. не просит меня помочь. Хотя я предложил свою помощь. Х. отдала мне серебряную шкатулку - Л. никогда её не чистила, но эта вещица все равно мне очень нравилась - в которой Л. хранила свои драгоценности и дешевые безделушки. Мне на память достались как раз последние, и то не по моему выбору: золотая булавка с украшением в виде витой "восьмерки", несколько мелких жемчужинок и одна серьга причудливой формы. Вот что получается, когда человек из скромности заявляет, что ему ничего не надо!