Игра навылет
Шрифт:
Есть люди, которым для счастья слишком много нужно. Ну, если и не для счастья — не будем замахиваться на высокие такие понятия, — так просто для внутреннего равновесия. Сколько вокруг приятного: лето, солнце, можно пойти на пляж. Можно поехать к морю, плавать в соленом и прохладном, лежать и загорать на сыпучем. А в ожидании отпуска можно пока ходить на работу. И в конце рабочего дня с удовольствием возвращаться домой. Ведь там уже кое-кто подпрыгивает на всех четырех лапах от радости, лижется и целуется.
Но нет. Мало.
Надо, чтобы и всем вокруг было тоже хорошо. Близким, подругам и знакомым. А без этого,
Или это не совесть, а жалость? Вот эта постоянная Верина готовность помогать людям в затруднительных ситуациях.
Может, она их жалеет? Может быть. Правда, когда-то было сказано, что жалость унижает, и получается, что… Нет, вряд ли она может унижать. Жалость — это сострадание и милосердие. Их общий с Лизой преподаватель, профессор, говорил: «Врач не имеет права переживать вместе с пациентом, чувствовать его боль. Иначе не сможет ему помочь. Но должен сострадать. Да, вот так, через дефис, в самом высоком врачебном смысле слова — оказать быструю квалифицированную помощь. На настоящее милосердие не все способны, это талант. Зато многие из вас смогут лечить, и это уже много…»
А ведь действительно, милосердие противоречит законам выживания. Природой справедливость не предусмотрена. Естественному отбору доброта чужда. Естественный отбор — это соревнование без всяких принципов. Тогда, получается, Вера Лученко осуществляет противоестественный отбор? Когда не дает событиям происходить своим порядком, пусть жестоким — но своим. Этой зимой в Львове она помогла поймать сбежавшего из тюрьмы маньяка, который держал в ужасе весь город, осужденного на пожизненное заключение убийцу нескольких десятков человек… В прошлом году вывела на чистую воду парочку, папу и дочь — эдаких монстров в человеческом обличье, которые убивали для продвижения по ступеням карьеры…
И что, надо было не вмешиваться? Дать ситуации развиваться по законам естественного отбора? Но ведь это только волки и прочие хищники убивают самых слабых и больных животных. Потому что могут их догнать. А человеческие хищники, наоборот—уничтожают самых лучших. И вообще, хаос поддерживает себя сам, не надо ему помогать. В бесконечных усилиях нуждается лишь сопротивление хаосу, наведение порядка. Тогда проявления милосердия, жалости, сострадания — результат дизайнерских усилий. Осмысленные композиционные построения. Справедливость, которой в жизни по-настоящему мало, — это редактура. А без нее возможны только какофония, абракадабра и дикость.
Вера вздохнула, подошла к раковине, чтобы помыть посуду.
— Ты прежде всего успокойся, — сказала она. — Мне кажется, ничего серьезного тебе не угрожает…
— Ну да, — хмыкнула Елизавета. — Кроме профессионального краха. Или еще чего похуже.
— Ладно тебе, — строго произнесла Лученко. — Таких специалистов, как мы, не увольняют. Что они могут без нас, делателей? Совещаться и заседать? Отчитываться о повышении здоровья нации? И потом, в самом деле, не могла же ты проморгать отравление крысиным ядом. Что-то тут не то.
— А я о чем тебе толкую!
— Понимаешь, Лиз, — виновато заговорила Вера, вытирая руки цветастым кухонным полотенцем, — я уже визу испанскую оформила, к Андрею собиралась, в отпуск…
— Конечно! — обрадовалась коллега. — Как скажешь!
— Кстати. Не сомневаюсь, что вскрытие делали тщательно, но… Помнишь Винницкого?
— Пашку? Конечно! Ты его встречала?
— Давно не виделись. Но он классный спец, надо бы его подключить…
— Делай что хочешь… А мы уже пойдем. Очень на тебя надеюсь, Верунь. Ты ж наша мисс Марпл!
— Лучше я буду Холмсой, а ты моей Ватсоншей, — рассмеялась Вера. — Идем, провожу.
Оторвать Алешу от Пая оказалось трудновато. Они только начали новую игру: мальчик бросал оранжевый мяч, пес его ловил и заставлял издавать писк, сжимая челюсти.
Когда все оказались у двери, Пай посмотрел на хозяйку, вопросительно приподняв бровь.
— Тебя же утром выгуливали, спиногрызик ты мой, — нежно сказала ему хозяйка.
Пай пожал ушами. Ну и что? Это когда было.
— Теть Вера, давайте возьмем его, — попросил Алеша. — Я его выгуляю, хотите?
— Нам некогда, сынок, — сказала Романова. — Пора идти…
— Ладно, — сдалась Вера, — на пять минут. У меня еще домашних дел полно.
Они спустились со второго этажа по каменным стертым ступеням. Пай сразу помчался обнюхивать кусты, стараясь держаться в тени, мальчик с сожалением проводил его взглядом. В уютном подольском дворике было жарко даже под кронами лип и каштанов. На сжигаемой солнцем детской площадке не было никого. Только дымила своей неизменной сигаретой дворничиха, высунувшись из окна полуподвала. И вдалеке, у арки, где был вход в шляпную мастерскую, маячили какие-то фигуры. Вера краем глаза заметила их, и у нее заныл левый висок. Ну вот, опять… Госпожа Боль, мы вас не звали. Надо закрыть глаза. Но и сквозь веки яркий свет сверлит мозг. Когда же это кончится… Или такова реакция на знакомое лицо?
— Слушай, Лизанька. А телохранитель этого… Бегуна, он тебе не докучал? Не следил ли за тобой?
— Чего это ему за мной следить? Крутился в больнице долго, это да. Мешал всем, путался под ногами, я на него прикрикнула, потом забыла. А что?
— Да так… Ну, ни пуха тебе. — Вера чмокнула Алешку в шелковую макушку.
— Так ты обещаешь подумать, Веруня? Включай свои волшебные детективные мозги и, пожалуйста, разматывай мою загадку. А не то съедят меня и даже не подавятся.
Лученко приобняла подругу за плечи.
— Успокойся! Я постараюсь разобраться.
— Господи, у меня гора с плеч свалилась! — улыбнулась всеми своими сдобными ямочками Романова.
Вера смотрела вслед гостям, приложив ладонь ко лбу козырьком. Так и есть. Тот мужчина не случайно показался знакомым. Делает вид, что просто так стоит, не смотрит на уходящую Романову, а на самом деле уставился. И темные очки не скрывают его интереса. Вот, и на Веру посмотрел. Все понятно.
— Эй, вы! — Она махнула ему рукой. — Идите сюда!
Мужчина сделал движение, будто собрался удрать из арки на улицу, потом едва заметно пожал плечами и подошел к Вере. Это был охранник покойного, тот самый длинный и худой заика.