Игра против всех. Три дня в Дагезане
Шрифт:
Никакой попытки возразить.
— Потом сели в десятый автобус и поехали в сторону вокзала.
— Да! Поехала. Не понимаю, зачем вы спрашиваете? Все это было до…
— Деньги уже были похищены.
— Значит, вы думаете, что в чемодане были деньги?
Прозвучало это так, будто она говорила «в первый раз вижу такого олуха».
— Что же там было?
— Платья, тряпки…
— Куда вы уезжали?
— Спросите лучше у того, кто предоставил вам эти «важнейшие» сведения!
Мазин не
— Послушайте, Лена! Вы говорите, что мама ни в чем не виновата. Но вы должны понять, что для нас, да и для нее, этого мало. Нужен тот, кто виноват. Это из–за него намучилась Елена Степановна. А вы, вместо того чтобы помочь, кокетничаете своей смелостью!
— Мой уход из дому не имеет отношения…
— Позвольте судить мне!
Она, кажется, оценила слова Игоря.
— Я поссорилась с мамой. Мне стыдно говорить. Я хотела уйти… — Лена замолчала, покраснела еще больше и резко махнула рукой. — Сдала чемодан в камеру хранения и вернулась… Вернулась, чтобы просить у нее прощения.
— Почему вы оставили чемодан в камере хранения?
— Когда я его оставляла, я не хотела возвращаться. Я поехала к подруге, чтобы занять денег, но не застала ее дома и… вернулась.
— А чемодан остался на вокзале?
— Да! Да!
— Не нужно волноваться. Мне необходимо уяснить все до конца. Когда вы его взяли?
— Ну, дня через два или больше. Я не помню. Тут началась такая… В общем, не до чемодана было.
«Правду ли она говорит?»
И, будто угадав его мысль, Лена спросила:
— Вы мне верите?
Мазин вздохнул:
— Видите ли, Лена, кое–что нам известно. Я сопоставлю эти сведения с тем, что узнал от вас.
— Что вам известно? От кого? — спросила она с такой наивной горячностью, что Игорь почувствовал, как теряет инициативу.
«Я взял не тот тон, — подумал он. — Борька бы на моем месте начал многозначительно улыбаться, распустил, как павлин хвост, свое опереточное очарование, и девчонка бы все выложила. А Дед? Наверное, сказал бы внушительно: «Здесь я задаю вопросы, девушка!» У меня не получится ни того, ни другого…
— Лена, если я скажу, вам будет легко меня обмануть.
Она не стала спорить:
— Вы не доверяете мне. И правильно, конечно. Откуда вам меня знать? Вы же все время с обманщиками дело имеете. И я тоже… тоже могу соврать. Из–за мамы, чтоб ее не подвести, не волновать. Она не брала денег. Честное слово. И можно, я не буду больше ничего рассказывать? Это никак к деньгам не относится.
— Я вам верю, Лена. Но лучше рассказать. Необходимо. Потому что есть люди, или один человек, не знаю, которые хотели бы вам навредить. Елене Степановне и вам.
— Этот человек видел меня с чемоданом?
— Да.
— Почему вы скрываете, кто он?
Мазин понял, что хочет он того или нет, но идет путем, на котором помочь может только искренность, доверие:
— Он прислал анонимку. Обычно так поступают люди недоброжелательные и трусливые. Реже — честные, но запуганные.
— Понимаю, — сказала Лена.
— Вы не можете предположить, кто автор письма? Он вас знает и видел, когда вы выходили из дому с чемоданом.
Теперь Игорь открыл все карты. «Представляю, как посмеялся бы Борька! А Дед? Ну, уж тут лучше не представлять!»
Лена подошла к окну и мяла в руке край гардины. Мазин ждал. Вдруг она повернулась:
— Мама идет. Я вас очень прошу, очень. Пожалуйста! Хорошо? Не говорите ей про письмо! Не спрашивайте, почему мы поссорились! Ладно? Пожалуйста! Я очень, очень прошу. Я сама… потом расскажу! Хорошо?
Решать требовалось немедленно. Мазин взял карандаш, лежавший на столе, и написал на листке календаря пять цифр.
— Это мой телефон. Я буду ждать вашего звонка.
— Спасибо! Спасибо!
Лена оторвала листок и Сунула в карман кофточки.
Вошла Хохлова. Она посмотрела на Мазина испуганными глазами, и он понял, как неприятно ей видеть его здесь, в своей квартире.
— Простите, Елена Степановна, что приходится вас тревожить.
Да что уж… Что поделаешь. Возьми мою сумку, Аленка. Я в магазин заходила.
Лена вышла с сумкой, бросив на Мазина тревожный взгляд.
— Все ищете? — спросила Хохлова.
Игорь чувствовал себя скверно. Ему было неловко перед этими женщинами, беспокоило ощущение безрезультатности визита, и, главное, он не знал, о чем говорить с Хохловой после обещания, данного Лене.
— Хоть бы уж нашли. Знаете, каково это, в воровках ходить?
Мазин собрался протестовать, но Хохлова остановила его:
— Утешать будете? Все утешают, да каждый в душе держит — а вдруг в самом деле не устояла… У меня, правда, кроме честности, всю жизнь ничего не было. От зарплаты к зарплате. Тысячи через руки идут, а я считаю, сколько на обед выделить. Зато человеком себя чувствовала. Гордость у меня своя была. Недавно для газеты снимали. «Такими тружениками гордится коллектив!» — писали.
Она потянула ящик комода и достала фото. На нем Хохлова стояла у сейфа с ключом. Под снимком шутливый куплет:
Не академик, не герой,
Не мореплаватель, не плотник—
В своей профессии простой
Незаменимейший работник!
Фотографировали, видимо, с лампой–вспышкой, потому что на стене вырисовывалась тень руки с ключом.
— Да что, я зря болтаю! Вы ведь не карточки смотреть пришли.
— Нет, почему же! Интересная фотография. Я, между прочим, собирался поговорить с вами об этом ключе. Ведь сейф открыт ключом. А ключ хранится у вас.