Игра с тенью
Шрифт:
…Сорок второго года рождения, родители умерли, работает техником-геодезистом, окончил одиннадцатилетку и двухгодичные курсы, под судом не был, но привлекался к ответственности за драку на улице. В нескольких строках вся биография. Не богато…
Раскрыть карты сразу, показать, что следствию многое уже известно, или, наоборот, слушать терпеливо и выжидать, дать возможность выговориться, а потом не спеша, уточняя и сравнивая детали, изобличать.
Куликов подосадовал, что так некстати Гончарова вызвали в управление. Ему легче работалось вдвоем с подполковником. Импонировали его уверенность и спокойствие
Николай Петрович исподволь, незаметно изучал Зотова, еще более убеждаясь в правильности своей версии. С чего начать? От первых слов, от первой фразы зависит не мало. По всем статьям парень вспыльчивый, бешеный, такому ничего не стоит сгоряча ударить, покалечить человека. Глаза цыганские, брови — лес густой, желваки так и ходят, так и ходят… Понял Николай Петрович и другое, что вот так, сразу, на откровенный разговор с Зотовым рассчитывать нельзя.
— Вы знаете, что случилось с Семеном Федотычем Мухиным?
— Узнал в милиции. Меня к вам не повесткой пригласили, а привели. Хорошо, еще наручники не надели…
— Зачем же так! А привели потому, что дело серьезное.
— А позвольте спросить, какое отношение к этому серьезному делу имею я?
— Вот об этом мы и поговорим. Начнем с вашей поездки с Мариной Мухиной в Быково.
Взгляд, который Зотов метнул на следователя, был красноречивей слов.
— Я слушаю вас, — мягко произнес Николай Петрович.
— О чем говорить, об убийстве или о любовных делах? — сквозь зубы процедил Зотов.
— Так ли уж далеки одно от другого, — улыбнулся Куликов и почти дружески заметил: — Я старше и куда опытнее вас. Начните с личного, а там посмотрим.
И Зотов заговорил. Вначале сдержанно, потом взволнованнее, горячее, словно все, что таил, все, что накипело в нем, он черпал ладонями и выплескивал… нате, еще нате, вот вам, копайтесь, ройтесь!
Монолог Зотова часто казался бессвязным. Фразы обрывались на полуслове, оставались недосказанными, но недаром Николай Петрович был искусным слушателем. Не перебивая, он мысленно заканчивал недосказанное, вязал в узелки разорванные ниточки, отметал все, что шло от чистой лирики. И с полотна, на котором Куликов рисовал картину преступления в доме Мухина, постепенно исчезли последние «белые пятна».
…Андрей любил Марину. Такое чувство пришло к нему впервые. Оно было бы счастьем для обоих, если бы было одинаковым. Но любовь Андрея чуточку испугала Марину. Конечно, Андрей Марине нравился. Нравилась его преданность, его безропотное служение всем ее причудам и капризам. Но девушку пугали припадки ревности, раздражали настойчивые требования выйти замуж. Нет, не о таком муже думали Семен Федотыч Мухин и смотревшая на жизнь глазами отца Марина. Спокойный, рассудительный, на десяток лет старше или, во всяком случае, «при деле» — вот каким должен быть ее муж, а не бешеным мальчишкой, с которым приятно провести время, но выходить замуж…
Андрей очень скоро понял, а поняв, резко, иногда грубо, стал осуждать Маринины взгляды на жизнь. Но любовь от этого не уходила, наоборот, росла, хмельная, ни с чем не считающаяся.
Да, в Быкове он не сдержался, наговорил Марине кучу дерзостей, был грех — угрожал. К тому же за соседним столиком какой-то фрукт все время на нее глазами пялился, чуть по физиономии не заработал. Обратно в Москву он и Марина ехали в разных вагонах. С вокзала он на такси подался к ней домой, торопился, хотел до ее прихода поговорить со стариком с глазу на глаз. Как вылез из машины возле их дома, увидел сквозь деревья окно Марининой комнаты, шторку приспущенную, такая обида разобрала, такая горечь прихватила…
Нет, разговора не получилось. Старик и слушать не захотел. Слово за слово, стал угрожать, оскорблять, гнать из дома, замахнулся тяжелым пресс-папье, и тут Андрей не сдержался, вырвал у старика пресс-папье, швырнул в сторону, а самого оттолкнул к окошку. Хорошо еще, закрыто было, а то вылетел бы старик в сад прохлаждаться, благо дождь прошел. Да, видно, не рассчитал удара: старик отлетел, как мячик, может обо что и стукнулся, но он уже ничего не помнит, повернулся и бросился бежать… Вот и все.
Все ли? Николай Петрович задумался. У старика Мухина затылок размозжен чем-то тяжелым. Чем? Ни на одной из вещей, находившихся в комнате убитого, не было обнаружено следов крови. А пресс-папье? Пресс-папье в комнате не было. Следовательно, по логике вещей в тот момент Зотов сообразил, что оставлять эту страшную улику на месте преступления нельзя и унес ее с собой. Какое уж это состояние аффекта!
— Почему и куда вы пытались выехать из Москвы?
— К тетке в Расторгуево. Тяжело было. Понимал, что все рушится. От самого себя бежал…
— Неясно.
— Вот то-то и оно, что неясно.
— Значит, к убийству Мухина вы никак не причастны?
Зотов пренебрежительно пожал плечами и ничего не ответил.
— А ведь Марина Мухина придерживается другого мнения.
— Не говорите чепухи! — резко оборвал Андрей.
— Чепухи? Что же, я дам вам возможность убедиться в обратном.
На этом допрос был прекращен.
ОЧНАЯ СТАВКА
Марина не помнила матери. Мать умерла, когда девочке исполнилось всего два года. Всякое говорили в связи со смертью Мухиной, и о том, что муж ее поколачивал, что был он и привередлив и скуповат сверх меры… всякое. Девочка не интересовалась пересудами, а когда подросла, разговоры уже кончились.
Так всю жизнь и прошагали вдвоем — угрюмый и малообщительный Семен Мухин и набалованная, прехорошенькая Мариша, с годами превратившаяся в очаровательную стройную девушку. Семен Федотыч всегда отличался малоразговорчивостью, таким был и на службе и дома. Только при виде Маришки на его лице, слегка подпорченном оспой, появлялась улыбка, сглаживались морщины на лбу, и он неуклюже, будто спотыкаясь, говорил непривычные слова, вроде: «Царевна ты моя, ну и дочурку вырастил, кто-то твоим прынцем будет…» Семен Федотыч университетов не кончал и особой грамотностью не отличался. Впрочем, в его работе это было бы излишним…