Игра страсти
Шрифт:
Как и у множества других американцев, у Фабиана было прошлое эмигранта. Детство и юность он провел в каменистой сельской местности в одной из тех маргинальных «старых стран», местонахождение и границы которых всеми забыты, во время десятилетия, отмеченного политическими и социальными беспорядками, — от них все страдали как от природного бедствия.
Простой крестьянин, который воспитал его в небольшой деревушке, был обременен слишком большим количеством собственных детей. Однако, поощряемый местным священником, чтобы умилостивить Бога, чью милость снискать не так-то просто, он взял к себе Фабиана, беженца из города: во время очередной войны
Лошадь была столь же неизменным спутником его детства, как автомобиль — взрослой жизни.
В деревне на лошадях пахали, их запрягали в телеги и повозки: к ним относились так же, как к остальным домашним животным, их пасли, содержали в конюшнях; труд их был продолжительным и изнурительным, а время, проведенное на пастбище, недолгим. Их то и дело подгоняли кнутом, а при первых признаках болезни пускали под нож.
Будучи чужаком, Фабиан часто становился объектом нападения со стороны других детей — сначала во время игр, но иногда и во время драк, когда мальчишки, объединенные родством, набрасывались на него. Во время одной из таких игр, которая в любую минуту могла перерасти в драку, Фабиан впервые оказался верхом на лошади без седла.
Один горячий жеребец, которому досаждала овчарка, норовившая укусить его, и носилась по загону, налетая на жерди, был готов вот-вот вырваться за его пределы. Фабиан пас стадо гусей, когда группа мальчишек напала на него сзади; держа за руки, его посадили на жеребца. Растерявшись от неожиданного груза на своей спине, жеребец на мгновение замер. Прежде чем животное встало на дыбы, Фабиан инстинктивно вцепился ему в гриву, обхватил ногами его бока и откинулся назад, изо всех сил стараясь не соскользнуть на землю. Собака вновь стала бросаться на жеребца, тот разбил ворота и что есть сил помчался в поле, оставив позади тявкающего пса и шумных мальчишек.
Вырвавшись из загона, он поскакал галопом, одним махом перепрыгнул широкую, в выбоинах, дорогу и устремился к живой изгороди, взрывая мягкий суглинок, который вылетал из-под копыт. Острые ветки кедра хлестали мальчика по ногам, когда животное сломя голову мчалось по зарослям.
В ничтожную долю секунды Фабиан заметил овода, впившегося в шею лошади сразу за ухом и упорно не улетавшего, несмотря на топот огромной потной массы, которая тащила его через подлесок. Он понимал, что, как и у овода, единственное его спасение в том, чтобы крепче держаться за шею лошади, что если он упадет, то ударится о землю с такой силой, что покалечится или убьется.
Он подтянулся всем телом вперед, держась за гриву жеребца и прижимаясь грудью и животом к загривку животного. У него не оставалось иного выбора кроме того, чтобы поддаться ритму движения жеребца. Он сидел, не шевелясь, спрятавшись за голову жеребца, защищавшую его словно щит от веток, и мчался сквозь время, невозмутимый, как овод.
С амбаром, где размещались лошади, была связана большая часть отрочества Фабиана. Тут он узнал многие интимные вещи, увидел, как они жеребятся задолго до того, как сумел понять окружающий его мир.
Как-то одна из лошадей встала на дыбы и сбросила с себя другую, принялась кусать и лягать ее в отместку за невнимание к ней. Затем животное словно подменили, оно стало таким ласковым, что Фабиан было подумал, что оно захворало. Но потом, когда лошадь стала тыкаться носом в другое животное, подросток был поражен увиденным зрелищем. Кобыла терлась о жеребца. Она насторожила уши — они дрожали, слыша дыхание и пульс жеребца, вставали торчком, когда он храпел. Прислушиваясь к каждому его движению, она стояла неподвижно, готовая к тому, что он обрушится на нее всем своим весом. Поведение жеребца тоже изменилось, член его увеличился в размерах. Настроение животного становилось то игривым, то агрессивным. Подчас он влезал на кобылу, словно намереваясь вывернуть ее наизнанку, ранить ее, прежде чем она успеет вырваться из его власти. Однако то, что казалось подростку насилием — сначала кобыла поддалась своему желанию, затем подверглась нападению жеребца — как выяснилось, вовсе не представляет собой нарушение природного цикла. После случки природе понадобится время для того, чтобы из влажной утробы кобылы появилась на свет новая жизнь.
Словно величественная стрелка невидимых часов, дверь конюшни открывалась, впуская лето с его буйной зеленью, а затем осень вместе с соломенной сечкой и тростником, и закрывалась, чтобы преградить доступ зиме с ее снежными сугробами. Затем она снова открывалась, приветствуя влажный аромат весны, прелюдию к возвращению лета. Кобыла забеспокоилась и рухнула наземь, затем упала на бок, не зная, чему довериться — брюху или же ногам. В ее глазах отражалась паника.
Вскоре она легла вновь и была уже не в состоянии подняться. Сильная дрожь пробежала по ее телу, и вскоре между поднятых задних ног появилась узенькая мордочка жеребенка и две передние ноги, заключенные в блестящую, почти прозрачную оболочку.
Фабиану велели разорвать оболочку, если она не порвется во время движения в теле кобылы. Но оболочка была уже разорвана тазом, и он увидел, как беспрепятственно вышли ножки жеребенка.
Измученная кобыла хотела собраться с новыми силами. Жеребенок, большая часть тела которого все еще находилась в оболочке, попытался двигаться самостоятельно. Это было новое существо, появившееся в мире, который вскоре будет целиком принадлежать ему.
Испытывая восхищение и страх, Фабиан придвинулся поближе. Словно отвечая на его взгляд, жеребенок, подталкиваемый матерью, стал продвигаться вперед, стаскивая с себя остатки оболочки, ставшей ему тесной, хотя, оказавшись вне материнской утробы, он был по-прежнему связан с нею пуповиной, в которой пульсировала кровь.
Фабиан подождал несколько минут, аккуратно отводя жеребенка в сторону от матери, пытавшейся подняться, затем, хотя и боялся, что прерывает источник жизни, решительно перерезал пуповину. Теперь жеребенок зажил самостоятельной жизнью.
Спустя несколько минут малыш, дрожа всем телом, поднялся на ноги. Стоял он достаточно уверенно, чтобы не упасть, и даже пошел, не обращая внимания на Фабиана, к матери. Затем, утомившись, лег рядом с нею в ожидании. Утром Фабиан побежит в дом хозяина и сообщит ему о том, что у него в амбаре появилось новое живое существо.
Позднее, пока кобыла отдыхала, а жеребенок, впервые проводивший ночь вне материнского чрева, приходил в себя, Фабиан ложился на солому, размышляя о таинстве рождения, которое только что наблюдал. Охваченный завистью и досадой, он думал о том, что жеребенок столь бездумно оставил материнскую утробу, где он находился в тепле и безопасности, сменив ее на хозяйский кнут.
Он с нежностью думал о кобыле и о том, как уютно ему было бы находиться в ее чреве — в сытости, под защитой ее боков, которые служили бы ему стенами, и утробы, которая была бы ему вместо крыши, и как просто он мог бы выглядывать в мир, подняв у кобылы хвост, служивший ему занавесом, который можно было бы поднимать или опускать над невидимой сценой.