Игра в аду
Шрифт:
– По-твоему я не имею к этому никакого отношения?
– спрашивает Макс.
Между нами снова начинают стрелять искры. Это про нас сейчас: напряжение можно ножом резать.
– А какое ты имеешь к этому отношение? Я чего-то не знаю?
– Ты сделала меня частью этого, как только поселилась здесь. Или ты думаешь, что можешь стать моей соседкой, при этом оставив меня за пределами своей жизни?
– Слушай, если та поездка как-то на тебя повлияла, то я этого не хотела. Там были такие обстоятельства, что мне пришлось...
– сосед прерывает меня.
– Речь совсем не об этом. Ты когда-нибудь слышала или видела нечто такое, отчего становилось
Я хмурюсь так сильно, что брови едва не соединяются в одну линию.
– Допустим.
– И что ты тогда ощутила?
В голове вспыхивает воспоминание из детства. Барсик перенес всех птенцов из гнезда на огород. С каждым забавлялся, словно с игрушкой. Цеплял беззащитное тельце острыми кошачьими когтями и подбрасывал кверху. После чего ловил его своими хищными зубами. Он играл с ними до последнего. А когда надоело, бросил их мертвые тела там же, где и развлекался. Я видела, как он с довольной мордой отправился сладко спать. А затем появилась она. Птица нарезала круг за кругом над своими птенцами. Она кричала так, что у меня тогда по-настоящему, впервые в жизни, заболела душа. Ее боль было слышно даже через плотно закрытую дверь и зажатые уши. Я сидела недалеко от трупов ее детей и думала, что эта птица меня ненавидит. Проклинает за то, что я не остановила кота-душегуба и не подумала, какую сильную боль ей причинит его развлечение.
– Я почувствовала тогда ужас, - отвечаю я спустя пару минут.
– Если честно, иногда я ощущаю его, находясь рядом с тобой.
Мне ничего не остается кроме как отвести взгляд в сторону. Может быть, мы похожи с той птицей. Не думаем, что хоть кто-то слышит боль наших потерь. А на самом деле пугаем окружающих одним своим видом.
– В тот день мы с Бель и нашим старым соседом Ромой ужинали. Сидели, как обычно, на кухне за обеденным столом и дегустировали купленное мной с полученной зарплаты вино. Изабель тогда приготовила пасту с креветками в сливочном соусе. Был такой хороший день. Я даже сейчас помню, насколько мне было спокойно. А затем развлекательное шоу резко сменилось экстренными новостями. Мне стало по-настоящему жутко. Теракты, авиакатастрофы, внезапная гибель известных молодых людей - то, что с годами стало нормой для нашего сумасшедшего мира. Но то, что рассказывал диктор, было новой формой извращения над человеческой жизнью. Психопатов больше не забавляли обычные убийства - они изобрели новый вид развлечения. Я так хорошо помню этот контраст: в одно мгновенье ты испытываешь умиротворение, а в следующее ощущаешь, будто бы меня надули, пообещав спокойную жизнь. И ты понимаешь, что чувство безопасности - это миф.
Я смотрела новости и читала газеты. Никто не обошел стороной произошедшее, но ничего толкового в этих сводках не было. Одни сплошные "охи и ахи" на фоне негодующих комментариев, приправленных обвинениями властей в отсутствии контроля над подобными мероприятиями. А еще мое фото, красующееся, как правило, сбоку. Фото обязательно самое лучшее, желательно, со слегка грустными глазами.
– Можно задать один вопрос?
– спрашивает сосед.
У него такое невинное лицо, будто он за всю жизнь не совершил ничего дурного. Интересно, а видно ли по моему лицу, что я за человек. Остались ли на нем следы после того, что я сделала?
– Задавай. Только не сильно глупый.
Он набирает воздуха в легкие. На какой вопрос ему нужно так много смелости?
– Почему ты не в тюрьме?
– выпаливает он.
Я даже не знаю, стоит ли мне изобразить удивление подобному вопросу или продемонстрировать, как сильно я задета. Но мне надоедает ломать комедию, и я решаю ответить ему честно.
– Я считаю, что мне там самое место. Но ты ведь сам понимаешь, что у меня не было выбора, – с иронией произношу я.
– Кто эта женщина, которая устроила это все? Кажется, София.
Меня наизнанку выворачивает и передергивает от ее имени. Если бы хоть кто-то знал, что можно так сильно ненавидеть. Что можно каждый вечер перед сном представлять ее смерть. Раз за разом, по новому сценарию каждый день. Каких только жестокостей первое время не рисовало мое воображение: в нем были нож и розги, дробовик и бензопила, электрический стул и даже ведро кислоты, вылитой на ее мерзкое лицо. Я отрезала ей в своих мечтах по очереди пальцы, выкачивала медленно кровь, втыкала иглы по всему телу, словно в куклу вуду, выдавливала голыми руками ей глаза и снимала с головы скальп. Иногда мне казалось, что я стану похожей на нее: больной на голову садисткой.
– В полиции рассматривалась версия, что она психологический террорист, но без нее самой непросто разобраться, кем она была на самом деле.
– А что в итоге с ней случилось?
– Я ее убила.
Макс вздрагивает, потому что ехидство и коварная улыбка, с которой я это произношу, не может не испугать. Уверена, что год назад, даже после десятка репетиций, я бы не смогла изобразить на лице ту гримасу, которая сейчас на моем лице. Наверное, именно сейчас он видит это. По-настоящему видит, что я сделала и какой теперь человек.
11 глава
Спустя год и три недели после игры.
Макс уговаривает меня пойти с ним в магазин. В то время, пока он в молочном отделе ищет йогурт, я ухожу почти в другой конец помещения, туда, где находится выпечка. Здесь пахнет свежеиспеченным хлебом и плюшками с сахаром. У самих стеллажей можно уловить запах корицы, ванили и мака. Я подхожу к круглому столику, около которого стоит молодая девушка в белом одеянии. Она предлагает мне поучаствовать в дегустации выпечки. Я беру мини-круассан с повидлом и откусываю от него совсем небольшой кусочек. Всем известно, что еду нужно смаковать, чтобы получить от нее настоящее удовольствие. Раньше мне никогда не удавалось этого, я всегда спешила и проглатывала еду так, словно не ела несколько дней.
Сейчас же я застываю на то мгновенье, когда круассан оказывается во рту. Я медленно жую его, и вишневое повидло плавно вытекает из него, обволакивая мой рот. Когда я проглатываю этот маленький сладкий кусочек, ненадолго появляется давно позабытое ощущение беззаботной жизни.
Я возвращаюсь в молочный отдел, но Макса там уже нет. Это почему-то вызывает у меня панику. Я начинаю бегать из одного отдела в другой, и, в конце концов, запыхавшаяся, нахожу его в овощном.
– Я тебя потеряла.
– Ты сама ушла, - говорит сосед, пожимая плечами.
Я ничего не отвечаю, хотя хочется сказать, чтобы он так больше никогда не делал. Хочется попросить никогда не оставлять меня в одиночестве в общественных местах, потому что я могу легко затеряться и запаниковать. Но у меня нет такого права.
Мы стоим на кассе в тот момент, когда женщина, стоящая в соседней очереди, начинает тыкать в меня пальцем. Она не убирает его, пока шепчет что-то на ухо своему обрюзгшему мужу. Когда она заканчивает говорить, он поднимает на меня глаза и смотрит с отвращением.