Игра в безумие (сборник)
Шрифт:
– Лучше уж расскажи ему, - бросила жена.
Роджерс молчал. Тогда, подойдя к каминной полке, она подняла фарфоровый колпак и достала конверт.
– Это пришло по почте.
На конверте было напечатано:
«Мистеру Роджерсу, почтальону», - и его адрес. На штемпеле: «Лондон, 20 мая». Внутри, на листке бумаги тоже на машинке:
«Опускайте, пожалуйста, всю почту, адресованную А. Гилузо, Бэчстед Фарм, Найт-роуд, Саттон Виллис» в почтовый ящик перед домом. Я перееду еще до конца года. Благодарю за услуги».
– В конверте были два десятифунтовых банкнота, -
– Она не хотела, чтобы я их взял, но дело в машине, понимаете, - оправдывался Роджерс. - Эти деньги оказались так кстати, нужно было уплатить за ремонт. Понимаете, мотор полетел, нужна была новая головка блока…
– Я его отговаривала. Но он уверен был, что это никому не повредит.
Брилл не собирался терять время даром.
– Вы получали от него еще письма, еще деньги?
– Нет.
– Сколько писем вы бросили к ящик? Подумайте. Это важно.
– Не помню, не помню точно. Может, с дюжину. Не больше.
– Штемпели не заметили?
– Думаю, все были лондонские.
– И вы уверены, что никогда не видели забиравшего их человека?
– Да. Послушайте, в чем, собственно, дело? Что этот парень затеял?
Вмешалась миссис Роджерс:
– Вы же не обязаны сообщать все почтмейстеру, правда? Так он может лишиться пенсии.
Супруг ее взглянул на Брилла, но в презрительном взгляде того не увидел для себя никакой надежды.
– Не нужно было говорить ему, мамочка, не нужно было говорить о деньгах.
– Мне придется подать рапорт. - Брилл вложил конверт в папку. - Это может оказаться важным доказательством в деле об убийстве Олбрайт.
Миссис Роджерс вскрикнула.
– Хватило бы нам велосипеда, Роджерс. Автомобиль не для деревенщины.
Двадцать тридцать, субботний вечер. Чудный вечер, но небо хмурилось, и собирались тучи. В ту самую минуту, когда Брилл лбом испытывал дубовую балку Роджерса, Хэзлтон с удовольствием разглядывал другой деревенский дом. Окден Коттедж оказался небольшим, но очень красивым кирпичным домом семнадцатого века, всего в нескольких минутах езды от Кремптона. От дороги его закрывала густая живая изгородь, перед которой расстилался идеально ухоженный газон, огороженный покрашенной в белый цвет цепью. К дому вела короткая дорожка, справа от которой стоял большой сарай, а слева - еще более идеальный газон. Все в целом производило необычайно приятное впечатление. Хэзлтону особенно понравилась современная, но стилизованная под старину лампа, висевшая снаружи над дверью.
Лысеющий мужчина, открывший ему, подтвердил, что он мистер Дарлинг. Проводив Хэзлтона в гостиную, где в одной витрине стояли серебряные сахарницы и солонки, а в другой - фарфор, газеты были аккуратно уложены в стопку и возле каждого кресла стоял маленький полированный столик. К подлокотнику одного из кресел был прикреплен так называемый «телевизионный столик» с чашкой и блюдцем. Дарлинг выключил телевизор. Хэзлтон извинился за беспокойство.
– Ну что вы… Я вечерами смотрю телевизор, но вот программы все слабее, вам не кажется?
– Не могу сказать, что имею возможность смотреть телевизор, мистер Дарлинг. Моя жена обожает викторины.
– В самом деле? Викторины? - Дарлинг на миг задумался, потом снял столик с подлокотника и два раза позвал: - Изабель! - второй раз уже от двери.
В комнату вошла высокая худая женщина с серо-стальными волосами.
– Моя сестра Изабель. Старший инспектор Хэзлтон, верно? Можно что-нибудь вам предложить, инспектор?
– Спасибо, мистер Дарлинг. Чуть-чуть виски с водой.
Седовласая женщина подала ему руку. У нее была чудная кожа, чистая, как у ребенка.
– Очень приятно. Не правда ли, чудная погода? Этим летом просто не на что жаловаться.
– Дивное лето. Мне это так напоминает прошлое, когда все, включая погоду, было гораздо лучше, правда?
– Вы сами ухаживаете за садом? Или вам кто-то помогает?
– Простите?
Дарлинг из-за спины сестры показал на ухо. Хэзлтон повторил, уже громче. Женщина мило улыбнулась:
– Простите. Как вы заметили, я стала глуховата. Да, садом занимаюсь я одна, Джонатан…
– Я постригаю газон, - запротестовал ее брат.
– Газон, газон… В саду хватает всякой работы, не только стричь траву. Сейчас уже темно, а я бы с удовольствием вам показала свои цветы. В этом году дивные сальвии. Вы тоже цветовод?
Хэзлтон ухмыльнулся:
– Кошу газон. Если не удается отделаться.
Хозяйка снова мило, чуть неуверенно улыбнулась.
– Я вас оставлю, чтобы вы могли заняться своими мужскими делами. Надеясь, как-нибудь придете днем и посмотрите мои сальвии…
Когда она ушла, Дарлинг заметил:
– У Изабель давно проблемы со слухом. Состояние все ухудшается, но она не сознается. Днем ходит с аппаратом, но только не дома. Иногда с нею нелегко, но женщина она добрая. Ведет хозяйство, со всем сама справляется. И весьма успешно.
– Прекрасный дом, - признал Хэзлтон совершенно искренне. Но время было переходить к делу. - Ваша фирма занимается делами Бэчстед Фарм. Можете мне рассказать о них?
– Конечно. Вы хотите знать, почему там все в таком состоянии, не так ли?
– И это тоже. Расскажите мне все, что знаете.
– С удовольствием. Но приготовьтесь терпеливо слушать, это долгая история. Последним арендатором был Лайонел Эллиот, а хозяином - сэр Лемюэль Эймс. Вам эти имена ничего не говорят?
Хэзлтон покачал головой. Дарлинг рассмеялся:
– Ну, ничего. Сэр Лемюэль обитал тут, в Кремптоне, еще до меня, а потом перебрался в Ирландию. Состоятельная семья, пивовары - ну, вы понимаете. Сэр Лемюэль был немного гуляка, конечно, в свое время, и поговаривали, что Лайонел Эллиот - его внебрачный сын. И жил он в доме сэра Лемюэля как бедный родственник. Одного звали Лемюэль Джон Эймс, другого - Лайонел Джон Эллиот. Интересное совпадение, правда? Когда сэр Лемюэль уехал, Лайонел остался здесь и перепробовал всевозможные занятия - говорили, старик его понемногу поддерживал. Потом они заключили соглашение, по которому Лемюэль уступил Лайонелу Бэчстед Фарм, и знаете, сколько тот ему платил? Всего десять фунтов в год.