Игра в метаморфозы
Шрифт:
Лусия ни разу не видела его таким неуверенным в себе.
– По словам псевдо-Рикардо, – вмешался Ариас, – был еще кто-то, и этот кто-то приказал ему совершить убийство. Вы в это верите?
– Да полно вам, – сказал Пенья. – Вы, как и я, прекрасно знаете, что обвиняемые всегда валят вину на кого-нибудь другого. А какие дела вел Серхио в последнее время?
Можно подумать, он этого не знал. У них в производстве находилось сразу двадцать дел. И самым важным было сведение счетов в Вильяверде. Два месяца назад мужика убили в своей машине прямо на парковке. Подозревают братьев Лозано. Они
– Лозано… – сказала Лусия. – Вы что, всерьез думаете, что вот этот белобрысый может быть одним из головорезов Лозано?
– Может, он просто оказался не в то время не в том месте. А может, действительно псих. И приписывает себе преступление, которого не совершал, – предположил Ариас.
– А кровь на его одежде?
– Он прикасался к телу… Залез на лестницу и пытался его отцепить. Что лично я о нем знаю? Против него нет ни одного доказательства.
– Кроме его собственного признания…
– Признания «Рикардо», а не Габриэля Шварца. А адвокаты хотят нагреть на этом руки.
Лусия оглядела их всех по очереди.
– Вы что, серьезно думаете, что вся эта мизансцена напоминает сведение счетов между наркоторговцами?
– Да нет, конечно, – отрезал Пенья. – А что еще у нас есть?
Лусия посмотрела на часы:
– Вскрытие начнется через час.
– Ариас, займись этим, – приказал Пенья. – И даже речи быть не может, чтобы ты присутствовала, Лусия. Понятно?
Она кивнула и вспомнила свое первое вскрытие. Лусия тогда была еще совсем девчонкой. Она вышла из прозекторской на ватных ногах и с бьющимся где-то в горле сердцем. Ветераны убойного отдела повели ее в бар напротив института судебной медицины – но вовсе не для того, чтобы угостить кофе. Нет, чтобы отведать по традиции кровяной колбасы с луком. Для полного счастья.
Лусия бросила взгляд на лицо белобрысого на экране. Он снова стал Габриэлем Шварцем. А может, «Иваном». Робким и неприметным. В любом случае «Рикардо» в допросной больше не было. Шварц снова превратился в растерянного ребенка.
В памяти вдруг всплыло лицо другого растерянного ребенка. Худенького, чуть сутулого… Он тихо говорил, склонившись над ней:
– Не делай этого, сестренка, все обойдется.
Она вышла в туалет, пропахший жавелевой водой. Как всегда, внимательно оглядела пол, прежде чем спустить до лодыжек брюки и кобуру тяжелой «Беретты-92». Такие штучки не показывают даже в фильмах: ну что женщине с оружием делать в туалете? А мужчине?
Иногда она говорила себе, что «Хеклер и Кох USP Compact» был бы практичнее «Беретты», потому что он легче, но в «Беретте» больше металла, чем полимеров.
Помочившись, Лусия привела себя в порядок, натянула трусики, брюки, повесила на место кобуру с пистолетом, спустила воду, вымыла руки и вышла. По дороге прихватила из автомата стаканчик колы без сахара.
Влажные вспотевшие волосы она вытерла салфеткой, надела чистую тенниску и сменила форменные брюки на джинсы. Сменную одежду Лусия всегда держала в кабинете – на всякий случай. Грязные ботинки «Чак Тейлор» она почистила.
– Я связался с площадью Кастилии, – сказал Пенья, когда Лусия снова появилась в кабинете. –
– А кто дежурный судья?
– Аламо… У нас есть шанс. Хотя, учитывая суть дела, они в любом случае не могут отказать нам в постановлении.
Лусия кивнула. Площадь Кастилии славится двумя башнями-параллелепипедами, которые клонились друг к другу, как два сумоиста, что готовятся к поединку, и еще тем, что там расположен трибунал. Если отношения полиции и прокуратуры в провинции были относительно спокойными, то здесь, в Мадриде, магистраты зачастую доходили до недоверия друг другу, учитывая их враждебность к силам порядка. Сколько раз ей приходилось сталкиваться с молодыми людьми при галстуках или с судейскими дамами метр с кепкой, которые смотрели на нее свысока и разговаривали сквозь зубы только потому, что она была маленькой и очень молоденькой женщиной, которая не прибавляла себе возраста, таская значок и пистолет на бедре…
Ей очень хотелось бы поставить их на место, объяснив, что ее ремесло тоже очень сложно и что им не надо бы позволять себе быть врагами, а, наоборот, объединиться в общем деле поимки негодяев в этом городе. Но, по всей очевидности, у нее это не получалось. Хотя Лусия и была известна в ЦОП своим скверным характером, но всякий раз признавала свою неправоту, как и все те, кто добивается судебного постановления. И те, что склоняются перед превосходящей силой.
Они услышали шаги в коридоре и выглянули из кабинета. Длинный коридор с желтыми стенами напоминал больничный.
К ним подходил маленький человечек, держа в руках пальто и фетровую шляпу. Подойдя совсем близко, он протянул руку и представился:
– Дамазо Ферратер, психиатр.
– Добрый вечер, доктор, – сказал Пенья. – Спасибо, что так быстро приехали.
С мокрого пальто на пол стекала вода.
– Где он? – озабоченно спросил психиатр.
Пенья указал ему на экран с комнатой без окон, где в прострации сидел Шварц, а адвокат что-то ему говорил. Ферратер посмотрел на него, как отец смотрит на ребенка. И Лусия вспомнила – ей так показалось, – что точно так же смотрела на своего брата Рафаэля.
– Это просто невероятно, – сказал начальник ЦОП, словно речь шла о представлении знаменитого артиста. – Я никогда не видел ничего подобного.
Держа в одной руке шляпу, психиатр другой подергал себя за бородку. Видимо, он красил и бородку, и волосы. В нем все дышало мягкостью, деликатностью и гуманностью. В его глазах Лусия уловила беспокойство.
– Что, опять «Рикардо» проявился?
4
Вечер понедельника
Они остановились. Прислушались.
В почти полной темноте, что царила наверху лестницы, не было слышно ни звука. Только с улицы Сан-Херонимо, что в самом центре Мадрида, доносился шум машин. На лестничной клетке было темно. Снаружи ночной воздух напоминал светящийся пузырь, в котором бесконечно мелькали фары автомобилей. А здесь было темно, словно кто-то выключил последнюю лампочку или она сама перегорела… Свет проникал сюда только через пирамидальный фонарь над площадкой, сквозь который просматривалось кровавое гало города.