Игра в прятки
Шрифт:
– Эй, Мэгги, – сказал он, но я уже успела затолкать листы в дипломат и устремилась к двери, едва удерживаясь, чтобы не побежать.
Не дождется!
– Мэгги, – повторил Барри Кан. – Перестаньте плакать. Подождите.
Я повернулась к нему:
– Извините, что отняла у вас столько драгоценного времени. Но если все, что вы можете, это сунуть мне под нос какую-то паршивую рифму, то нам не о чем разговаривать. И не беспокойтесь, я не стану вам досаждать.
Я выскочила за дверь, промчалась мимо удивленной
Я убеждала себя, что переживу и это. Жизнь научила быть крепкой и держать удары. Мне нужно заботиться о маленькой девочке, не говоря уже о себе самой. Вот почему, лежа в больнице Вест-Пойнта, я писала не только Барри Кану, но и еще в дюжину музыкальных компаний. Сегодня был он, завтра будет другой, послезавтра – третий.
Рано или поздно кому-нибудь понравятся мои песни, моя музыка. Иначе просто быть не может. Они слишком хороши, слишком правдивы, чтобы их не заметили, не услышали, не почувствовали.
Так что надо еще посмотреть, кто из нас проиграл, мистер У-меня-мало-времени!
Вы еще пожалеете, что упустили Мэгги Брэдфорд!
Глава 4
У вас возникало когда-нибудь желание стать посреди улицы и громко заявить: «Эй, послушайте, вот он я! Посмотрите, я не пустое место! У меня есть талант!»
Примерно эти слова я прокричала на Таймс-сквер. Почему бы и нет? И что? Никто даже не остановился. Никто не обратил внимания. В этом скопище полоумных я была лишь одной из многих.
Пару часов я бродила по улицам, не замечая ни падающего снега, ни слякоти под ногами, потом забрала Дженни из школы на Западной Семьдесят третьей улице. Уф, ну и денек.
– Давай устроим себе вечеринку. Завтра начинаются рождественские праздники. Обними покрепче любимую мамочку и пойдем в какой-нибудь ресторан. Вдвоем. Только ты и я. Куда бы ты хотела? В «Лютецию»? «Окна мира»? Или «Рампельмайер»?
Дженни неспешно обдумала предложение, наморщив лобик и потирая подбородок, как делала всегда, когда ей предстояло принять важное решение.
– А как насчет «Макдоналдса», мамочка? Потом мы могли бы сходить в кино.
– Ах ты моя бережливая! – Я рассмеялась и взяла ее за руку. – Ты мое сокровище, мой сладкий крольчонок. Ты – мое самое дорогое. И тебе нравятся мои песни.
– Я обожаю твои песни, мамочка.
Мы всегда находили друг для друга самые лучшие слова. Мы были «сестричками» и «подружками», «сладкой парочкой» и «болтушками». Мы знали, что «никогда не будем одиноки», потому что «всегда будем вместе». Такие вот девичьи разговоры.
– Как прошел день, милая? В Нью-Йорке нельзя быть кисейной барышней. К счастью, мы с тобой не кисейные барышни.
– В школе весело, мамочка. Сегодня у меня появилась новая подружка. Ее зовут Джули
– Конечно, ты смышленая. А еще красивая и добрая. Хотя и ужасно маленькая.
– Я сейчас маленькая, мамочка, а когда вырасту, буду больше тебя. Правда?
– Правда. Думаю, вымахаешь футов до семи или еще выше.
И так без конца.
Две болтушки.
Две подружки.
Вообще-то у нас действительно получалось не так уж плохо: мы понемногу привыкали к Нью-Йорку и понемногу забывали о Филиппе. Если такое можно забыть.
К черту Барри Кана!
Ты еще не знаешь, что потерял, мистер Важная Шишка!
К тому времени когда мы с Дженни добрались до дома, на улице уже стемнело. Возмущение остыло, обида улеглась, и я с тяжелым сердцем смотрела на обветшалый домишко из бурого песчаника.
Дела-то дерьмовые. Похоже, из этой дыры нам скоро не выбраться. Придется немного задержаться. Например, до конца жизни.
Я открыла входную дверь, и она распахнулась настежь, да так и осталась. Как будто дом зевнул и забыл закрыть рот. Типичная для Нью-Йорка реакция.
Черт! Лампочка в холле не горела, как не горела она и на первой лестничной площадке.
Лишь через грязное окошко проникал свет уличного фонаря, стоявшего, по счастью, как раз напротив дома.
– Жутковато, – прошептала Дженни. – Жуть и страх.
– Нет. Это не жуть и страх. Это в Большом Яблоке такие забавы.
Я взяла дочку за руку, и мы стали подниматься по «веселой» лестнице.
Стоп! Я резко остановилась и сделала шаг в сторону, закрывая собой Дженни.
Кто-то сидел в темном углу лестничной площадки. Молча и неподвижно. Судя по неясному силуэту, он высокий и плотный.
Вот это уже плохо. Вот это уже страшно и жутко.
Я осторожно двинулась к темной фигуре.
– Эй! Кто тут? Эй...
В голове проносились ужасные истории о Нью-Йорке, которые я слышала и читала. Впрочем, кошмары случаются везде, даже в таком тихом месте, как Вест-Пойнт, о чем я знаю не понаслышке.
На голове у сидящего незнакомца было что-то вроде шляпы. Что-то похожее на цилиндр. Что-то чертовски необычное и пугающее.
Филипп!
Я вдруг подумала о нем. Конечно, это не мог быть Филипп, но на мгновение память словно перенесла меня в прошлое.
Филиппу нравилось пугать меня, выскакивая то из-за куста, то из-за шкафа. Его это забавляло, ему доставляло удовольствие осознание своей власти надо мной. Однажды на Хэллоуин мой муж вырядился индейцем и набросился на меня, размахивая томагавком. Я перепугалась, как никогда в жизни. Конечно, в конце концов игра в страшилки закончилась плохо именно для него, когда в руках у меня оказалось ружье и я выпустила в него три пули.