Игра в зеркала
Шрифт:
А призрак делает шаг, вдруг упираясь в мою руку. Отшатывается, почти мое отражение: меня, с прижатой к груди рукой, которая вместо призрачного холода вдруг встретила тепло живого тела…
— Правда, хороший сюрприз? — проказливо улыбается четырехлетняя девчушка и дергает себя за хвостик. — Ничего,
На меня, не отрываясь, смотрят из прошлого ясные, льдисто-прозрачные глаза.
Этого не будет… Никогда?
— Что ты здесь делаешь?! — чужой крик кнутом проходится по моей спине.
И от боли я вновь перестану дышать?…
— Как… — тихое, беспомощное слово.
Миражи и туманы. Вновь.
— Я же просил! Кетта! — напряженным звоном отражается от стен.
Но ни единого зеркала, чтобы спрятаться.
— Как?!.. — вой, прорывающийся наружу сквозь зубы.
Вновь?!
— Уходи, — тень отступает, растворяется черноте, заслоняя собой хрупкое пламя свечи.
Ничего не вернуть. Никогда?…
Один-единственный вдох. Мимо — край закрывающейся передо мной двери. Хватит.
Один-единственный шаг. За порог. Все.
За спиной, продолжая движение, сработавшим замком хлопает дверь, темнота падает на глаза туманным покрывалом. Слепым ребенком вскидываю руки:
— О чем ты просил?
— Никогда тебя не видеть, — веет холодом смерти.
Иногда лжет даже смерть. Сама себе.
— Почему?
Руки наконец находят неуловимую тень, стоящую лишь в шаге дальше, и ноги делают этот шаг…
Я прячу вдруг вспыхнувшее лицо у тебя на груди, вышвыривая из своей — пустоту. Непослушные пальцы скользят по воротнику рубашки, шее, зарываются в отросшие волосы.
— Уходи, — чужие руки вздрагивают и пытаются оттолкнуть. Ложатся на поясницу, проводят по позвоночнику… мягко, почти лаская. И отталкивая.
— Не хочу…
Из глаз катятся никому не нужные слезы, промачивая его рубашку. Игры не продолжить, не сделать новый ход. Но можно разбить зеркало и увидеть правду.
Я тянусь к нему, тянусь всем телом. Притягиваю к себе непокорно вскинутую голову и прижимаюсь губами к его губам, неподатливым, не желающим отвечать.
— Я люблю тебя. Все из-за этого…
— Хватит. Хватит! — глухой голос, неровное дыхание. Почти рык. И — вдруг обнявшие руки. Горячо, до боли, до слез… до тихого вздоха. Почти признание. Склоненная голова, губы, легко касающиеся щек. Почти…
— Так почему? — мой шепот легко разбивается на эхо и уходит в темноту.
— Слишком больно.
Закрываю глаза, незрячие, слепые, прижимаюсь лбом к его груди. Он целует мою ладонь, прикладывает к щеке… гладкой, человеческой, которой она была когда-то давным-давно.
— Как?…
— Меня простили, — угольно-черная прядь скользит по смуглой коже. — Почти.
— А меня?
— Прекрати…
Темнота, всеблагая мать. Ты любишь нас. Любишь укрывать нас своим покрывалом, любишь давать нам надежду. Все поцелуи, которыми закрывают мои губы, неуверенные, горячие, нежно-горькие — твои. Все объятья, от которых перехватывает дыхание — твои. Все слова, которые никому не нужны — твои. Сегодня все — твое, до последнего касания горячей кожи, последнего сонного поцелуя, последнего слова, сказанного шепотом. Сегодня мы твои дети.
Прими нас, ведь мы наконец разбили свои зеркала. А дальше мы будем… просто жить.