Игра во все руки

Алейников Кирилл

Если бы кто-то увидел высокого мужчину, он, скорее всего, испугался бы и попятился подальше, повинуясь заложенным в подсознание инстинктам самосохранения. И уж точно он не обратил бы внимание на едва различимый в сгущающихся на Пике облаках зеленоватый туман, струящийся из-под солнцезащитных очков…

На Гонконг легла влажная, чуть душная ночь. Она укутала город пришедшим с океана туманом в попытке хоть как-то заглушить свет от миллионов окон, витрин, фар, прожекторов… Ночи удалось сделать это лишь частично — город утонул в плотном, но подсвеченном изнутри тумане, к полуночи почти парализовавшем движение транспорта на улицах.

Человек, стоявший на закате

на Пике Трэм, теперь уверенной, чуть хищной походкой шел по одной из улиц района Каулун — узкой прибрежной полосе острова Гонконг, застроенной плотнее, чем где либо в мире. Темные очки он так и не снял с глаз, не смотря на густой туман. В связи с непогодой прохожих было немного, но те, что встречались, провожали незнакомца тревожными взглядами, старались подальше отойти от маршрута его движения, чтобы ненароком не оказаться вблизи, рядом, на опасном расстоянии…

Незнакомец с обесцвеченными волосами вошел в здание National Bank of China — Национального банка Китая. Вообще же, в Гонконге столько банков, что на каждые три тысячи человек приходится по одному. Здание Национального банка Китая имело восемьдесят шесть этажей и могло одновременно вместить гораздо больше трех тысяч человек. Но сейчас, в ночное время, там находилась лишь охрана да несколько уборщиков.

Тем не менее, незнакомец распахнул двери холла и направился прямо к дежурному секъюрити.

— Извините, сэр, мы закрыты. Будем рады видеть вас завтра, — обратился охранник на хорошем английском, очевидно, угадав по внешности запоздавшего посетителя европейца.

Но посетитель и не думал разворачиваться и покидать просторный холл. Не сбавляя шаг, он приблизился к секъюрити и с размаху врезал тому кулаком в лицо. Удар получился настолько сильным, что охранник стрелой вылетел из кресла, пересек холл по диагонали и впечатался в стену, занавешенную красным панно с китайскими иероглифами. Вряд ли охранник выжил после такого удара…

Еще двое сотрудников службы безопасности банка, беседовавшие у лифтов, моментально выхватили пистолеты из поясных кобур, но прицелиться не успели. Опередив их на полсекунды, незнакомец молнией оказался позади охранников. Ладони сжали шеи довольно-таки крепких мужчин, и приложенной силы оказалось достаточно, чтобы сломать их, раздробив позвонки.

Где-то в здании находилось еще много охранников, но целью незнакомца были не они. Вызвав лифт, мужчина прошел в зеркальную кабину, секунду смотрел на панель управления, затем нажал нужный этаж. Тихо жужжа, кабина поползла вверх. Когда электронное табло над дверьми показало цифру «66», кабина замерла. Обычно после остановки лифта створки дверей распахиваются, выпуская и запуская пассажиров, но в этот раз они подозрительно не двигались.

Будто кто-то намеренно не открывал лифт, не желая выпускать находящегося внутри человека…

Но ни одна сила в мире, кроме, пожалуй, ядерного удара, не способна остановить того, кто сейчас находится в кабине лифта. Это знал он сам, это знали те, кто сейчас в животном страхе ожидали его появления в длинном коридоре шестьдесят шестого этажа. Но древняя поговорка гласит: «Надежда умирает последней». А еще кое-кто не так давно сказал, что надежда — очень полезная штука.

Но их всех не спасет и сам Дьявол, заверил себя незнакомец.

Двери раскрылись…

В лифт ударил чудовищной силы огонь из десятков, может даже целой сотни стволов. В грохочущей какофонии выстрелов нельзя было разобрать, какое оружие используют те, что в мнимой надежде пытаются остановить пришельца. Автоматы, пулеметы, карабины… А какая разница? Пришельцу

пули не принесли никакого вреда, они всего-навсего прошли сквозь его тело как сквозь туман на улице, превратили зеркала и стены лифта в дуршлаг, выбили глубокие ложбины в бетонной шахте. Да и не все пущенные стрелками пули пронзили незнакомца и не встретили никакой преграды. Автоматчики еще продолжали стрелять в кабину, когда пришелец вихрем вылетел в коридор, принявшись сминать под собой врагов. Ударами рук и ног он перерубал людей надвое, отрывал конечности, сминал черепа, пробивал насквозь животы. Он не удосужился даже завладеть одним из автоматов, чтобы ответить огнем на огонь. Он просто двигался вперед, как движется торнадо, не разбирая дороги и не оставляя после себя ничего целого, ничего живого. Кожаный плащ метался вслед за пришельцем, как траурная фата, как крылья гигантской летучей мыши; в темных очках отражались вспышки выстрелов.

Через минуту длинный коридор, уводящий вглубь здания, а также два его ответвления были усеяны трупами. В воздухе висела плотная пелена пороховых газов, затрудняющая дыхание. Обитые бархатом стены, паркет пола и зеленые потолки цвели кровавыми оттенками — от ярко алого до багрово-черного. Кто-то еще шевелился в общей свалке тел, но пришелец на это не обращал внимания. Повинуясь чутью, он выбрал один из коридоров и пошел прямо до массивных бронированных дверей, отделанных дубом. Что-то готическое присутствовало в их отделке, что-то чуждое восточной культуре.

Впрочем, чему тут удивляться, ведь Гонконг — это город контрастов.

Пришелец встал перед препятствием и задумался. Двери здесь сейфовые, глядишь, получше, чем в главном хранилище Национального банка Китая. Прошибить их одним ударом ноги не получится и Господу…

Едва слышно, едва шевеля бледными губами, пришелец произнес:

— Рокиана, предлагаю тебе принять достойную смерть.

Сказал так тихо, что даже бронированные двери, имей они уши, не смогли бы расслышать слов. Но та, что находилась за ними, услышала. И ответила.

— Ты!.. Пошел прочь!..

Скрипучий, сухой как звук сломанного карандаша, голос донесся до пришельца. Он принес с собой волну ужаса и презрения, от которой захлебнулся бы любой эмпат.

Пришелец оскалился. Любой, кто увидит его оскал, скорее всего сойдет с ума. Ибо люди не способны на такое…

Затем пришелец… исчез. Самым натуральным образом он растворился в загазованном воздухе коридора, где все вновь стало тихим. Безжизненным.

…Вокруг бушевала гроза, самая неистовая гроза из всех, которым суждено бушевать во вселенной. По выжженному полю, простирающемуся во все стороны на десятки километров, носились угольно-черные пылевые вихри, словно высасывая из почвы языки пламени. Было непонятно, как огонь может подниматься до таких высот, почти касаясь мрачных темно-фиолетовых туч, ведь сверху беспрестанно лились потоки воды. Дождевая вода боролась с огнем, и кое-где испещренная трещинами поверхность поля уже превратилась в непроходимые болота. Над болотами поднимался зеленоватый дым, поднимался ровно, точно вокруг не свирепствовал ветер и многочисленные торнадо. Одинокие обугленные деревья, жалкие и уродливые, нагнувшиеся почти до земли, стонали под напором ветра; стволы некоторых из них ломались у самого корня, и деревья улетали прочь, подхваченные силой урагана. Всполохи молний на мгновения подсвечивали летящие совсем низко грузные тучи, рваные и лохматые, кажущиеся невероятно тяжелыми. Молнии били в поле, в не успевшие переломиться деревья, в валуны и даже камни, разбивая их в крошево кипящей плазмы…