Игра законом

Симоненков Роман

– Это так всегда в первый месяц, потом всё поменяется до наоборот, – не выговаривая букву «р», произнёс Жура, – вон, посмотри на Шкафа… тупит лежит. Четвёртый месяц у него пошёл. Дней через 30–40 и ты тормозить станешь, как телега скрипучая. Все проходят тут примерно одинаковые циклы, порождающие сходные друг с другом состояния души.

Убогость положения начинали скрашивать нормальные человеческие отношения сокамерников. Время то тянулось густой тягучей смолой, то взрывалось лошадиным галопом. Никогда на свободе даже за год не узнаешь про человеческую судьбу с подробными описаниями и переживаниями так математически подробно, как тут без усилий осваиваешь за несколько дней. Уже на следующие сутки Глеб выяснил, что все трое – бывшие сотрудники

УБЭПа и вменяется им взятка при исполнении служебных обязанностей. Шкаф говорил, что его подставили, а Саша Журавкин и Семён Клевцов честно признались, что ума и опыта не хватило. Слава Богу, откровенных недолюдков не было. Все в достаточной степени образованные ребята из приличных семей. Сеня оказался женат, поэтому часто сотрудница местного магазина радовала очередной передачкой. Эти подарки судьбы позволяли поддерживать белковую массу тела без помощи недоваренного супа из кильки в томатном соусе и чёрно-жёлтого липкого пшена.

За две недели лишь один раз удалось покинуть мрачную коробку камеры. Следователь, выполняя трудовые обязанности, предписанные неведомыми инструкциями, задал ряд ожидаемых вопросов. Адвокат «кормил завтраками», сетуя на невозможность частого посещения СИЗО. 50 км от Москвы всё-таки! Травил удушливый информационный голод. Глеба не пугало отсутствие действий со стороны Зацепина. Он после смерти родителей уже больше пятнадцати лет не знал страха, просто было до зелёных соплей обидно наблюдать, как ломается хрупкая дружественная нить отношений. Слова о том, что дело находится под контролем и будет спущено на тормозах, на поверку оказывались не более, чем валидолом для перенесшего обширный инфаркт.

– Колокол-Бэл перестал звонить, притих, как соловей к концу лета. Не так пошло где-то, как Вася предполагал, – думал Жига, вспомнив кличку заказчика, – но, что именно?

– Опять думу крутишь профессор? – шутил Сашка Журавкин, – готовься уже, через полчаса тебя в ИВС повезут. Сколько там пробудешь? Кто знает?

– Очная ставка больше часа не продлится, – раздумывая, забубнил Глеб, так что к вечеру готовьте на меня бутерброды тоже.

– Это, брат, не факт, – отозвался из угла Шкаф, – я в прошлый раз три дня прождал в изоляторе временного содержания. Нет ничего более постоянного, чем временное.

ИВС находился в здании Следственного Управления, в трёх километрах от СИЗО. Глоток свежего утреннего воздуха одурманил голову. Воздух был именно свежим, может быть, не совершенно чистым, как, например, искусственно приготовленный, специально тщательно очищенный, находящийся в баллонах под давлением. Присутствие в воздухе загрязняющих веществ не воздействует отрицательно на организм, если он достаточно свежий. Однако несвежий воздух в изоляторе, даже если он совершенно чистый, неблагоприятно влияет на организм и давит, как невидимый природный пресс. Жига жадно глотал пространство ртом и тянул носом, ощущая потоки живительной свежести, растекающейся по всему телу. Безусловно, он не знал о сложной биологической природе свежего воздуха, но чувствовал его всей своей сущностью.

Через несколько часов нахождения в ИВС Глеб понял, что его одиночество может продлиться долго. Обеденный перерыв пятницы давно закончился. Он составил для себя пять вопросов, которые задаст потерпевшему Евстигнееву. Прокручивая в голове предстоящую очную ставку, он мысленно её редактировал. В камере изолятора было прохладно, и не было дыма от сигарет. Утомлённое тело расслабилось, дыхание замедлилось, и Жига сам незаметно для себя уснул.

Сны Корчагину снились крайне редко и всегда были красочными и яркими, погружение было глубоким, а картинка сновидений ясная и реалистичная. Он оказался в деревне, где провёл всё детство. Это было неподалёку от дома, на большой праздничной поляне, усыпанной неповторимым разнообразием цветов и трав. Запахи дурманили и переплетались в изысканный букет, который хотелось попробовать на вкус. На окраине поляны, возле небольшого бора, стоял большой одинокий

улей. Глеб стал наблюдать за пчёлами. Улей напоминал разумное существо, хотя каждая особь в отдельности была простым насекомым. Каждая пчела точно знала свои обязанности и строго следовала общим правилам и распорядкам. Мёд прибавлялся на глазах. И вдруг рядом с ульем появился огромный великан, который вмиг собрал весь мёд и съел. Пчёлы недовольно пожужжали и стали заново собирать мёд, который на глазах заполнял соты. А великан время от времени появлялся и с удовольствием забирал плоды труда себе. Пчёлам было не понять, куда пропадает мёд и почему. Вдруг пчёлы стали казаться Глебу маленькими людьми, которые что-то делают, а улей нашим огромным миром. Степень осознанности маленьких человечков также не позволяла им понять многие вещи… Он кричал, пытаясь обратить на себя внимание. Хотелось рассказать человечкам, что происходит с ними и вокруг них, но крик, растворяясь в пространстве, не долетал до людей…

– Просыпайся, мил человек, телеса подкрепить надобно, а то солнце скроется скоро, – кто-то тихо шепнул ему на ухо.

Глеб вскочил, потеряв понимание того, где он находится. Сон вернул его в беззаботное прошлое, из которого так не хотелось возвращаться. Напротив него сидел мужчина средних лет. Полумрак камеры позволил разглядеть, что одет он был в чистую одежду светлых тонов, голову уже покрыл серый туман седины, и, что самое странное, сокамерник имел бороду. По всей видимости, привезли его сюда не из СИЗО.

На скамейке было расстелено полотенце и разложена простая домашняя еда. Запах опять напомнил ему детство. Вместе с отцом и матерью он несколько раз добирался до деревни из Москвы на поезде. Филе курицы без костей, варёные яйца, бутерброды с сыром и колбасой являлись неотъемлемой частью каждой такой поездки. Воспоминания сразу возбудили дикий аппетит, и Глеб, сглотнув слюну, вспомнил, что отказался от вечернего приёма пищи.

– Простите, я заснул и не заметил, как вы вошли, – поздоровался Корчагин, – не скажете, сколько сейчас времени?

– Я, сынок, часов не ношу, но знаю, что через полчаса солнце сядет за горизонт, так что, пока не поздно, присоединяйся ко мне. – Человек достал из рюкзачка хлеб, огурцы и лук.

Несмотря на то, что Жига не изучил изоляторных правил и распорядков, он понимал, что с рюкзаком и едой в камере временного содержания находиться было нельзя.

– Видимо, «подсадную утку» кинули, или вообще один из следователей решил отработать приёмы и техники ведения расследования, – подумал Глеб, всматриваясь внимательней в сокамерника. – Откуда свежая домашняя еда? Чистая белая косоворотка?…видимо, задобрить едой хочет… На следователя как-то не похож… И почему торопит поесть?.. Правильно, поздно уже, надо поскорей «прокачать» меня и откланяться…

Стараясь не показывать на лице своё удивление и догадки, Корчагин решил спокойно продолжать беседу, больше слушать и наблюдать.

– Не откажусь, заманчиво выглядит и пахнет вкусно… зовут меня Глеб Корчагин. – Присаживаясь за стол и потирая ладони, небрежно бросил Жига.

– А меня можешь называть Стоян, я из рода Семёнов, фамилия, знать, такая теперь. – Незнакомец кушал с аппетитом, тщательно пережёвывая каждый кусок.

– А что торопишь отец? На допрос поздновато уже. Я так своего и не дождался. Кому мы в пятницу вечером нужны…

– Верно говоришь, Глеб, в изоляторе сейчас, кроме охраны, никого уже не осталось. Оно и хорошо, никого больше к нам добавить не должны, дышать легче будет. – Стоян достал небольшую начатую бутыль с водой и поставил на стол. – Выпей водицы чистой перед едой, потом негоже уже.

– А это почему? – удивился Жига.

– Ты кушай, мил человек, а я тебе поведаю. При приёме пищи говорить не очень хорошо, а я уже утолил голод. Всему действу время своё назначено. Слышал, поди, что человек состоит из пяти основных первоэлементов: воды, огня, земли, воздуха и эфира. Прошу, только не понимай это всё буквально. – Стоян задумался и продолжил.