Игра. Реванш
Шрифт:
— Зима, я люблю зиму, — философски ответил он. — Но это замкнутый КРУГ.
— Круг? — память Рязанцевой фиксировала каждое слово подследственного, притворяясь, что поправляет бутылочки с раствором.
— КРУГЛЫЙ, земной шар, говорю, круглый, а я обречён на бег по кругу.
— Ну, Вы сами Виноваты! — пожала плечами Анжелика.
В глазах Смолина отразилась такая ненависть, что Рязанцева даже поёжилась.
— Ты похожа на мою жену…только шрам у тебя вот здесь…
— Да? — туповато переспросила она, вглядываясь в его расширенный угольный зрачок. — Это я на коньках каталась…
— … у него тоже жена красивая, правда, красота не вечна..
–
— Оставьте нас! — услышал Смолин знакомый голос.
Белов стоял против солнца, так что Смолину пришлось прищуриться, чтобы сфокусироваться на ненавистном лице.
— Только не долго, больному нужен покой! — попросила медсестра.
— Это опасный преступник. Попрошу без сантиментов, — чеканя каждый слог, припечатал Павел Дмитриевич. Рязанцева, дсестра, пожав плечами, вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Повисла напряжённая тишина. Было слышно, как громко стучат сердца заклятых врагов.
— Ну что, дружок, — первым нарушил молчание Белов, — теперь для тебя всё кончено!
— Посмотрим. — процедил Смолин, скользнув по Павлу ледяным рентгеном пронзительных глаз.
— Второй раз у тебя ничего не выйдет. Шах и мат. Ты проиграл. Но скажи мне, где смысл? Ты к этому стремился? Ты разрушил всё, что окружало тебя.
— Заткнись… — процедил Алексей. — По-хорошему прошу, захлопнись!
— Я лично добьюсь, чтобы тебе дали пожизненное.
— Ну-ну, — Смолин цинично цыкнул, прикрыв один глаз, а вторым насмешливо, с провокационной издёвкой, подмигнул полковнику.
— Знаешь, о чём я жалею? — спросил Белов с абсолютно непроницаемым выражением лица.
Алексей молчал.
— О том, что не убил тебя!
— Браво, Белов, — хмыкнул Смолин, — Браво! В этом месте шквал аплодисментов! Появился звериный блеск в глазах, чувствую эмоциональный накал до ведённого до точки человека, браво, как сказал бы Станиславский, ВЕРЮ!
— Ты же умный мужик, Смолин, с твоими-то мозгами мог бы добиться немыслимых высот, а из-за своей гордыни разменял свою жизнь по пятикопеячным монетам, и что теперь, ответь мне, Смолин, что? На твоём счету столько человеческих жизний, что я лично буду добиваться тебе пожизненного срока где-нибудь в «Дельфине» или «Сове», — казалось, Павел Дмитриевич не обратил на язвительный сарказм Алексея, но по тому, как сквозь зубы цедил слова полковник, было ясно, насколько трудно даётся ему этот диалог и каких немыслимых усилий он прилагает, чтобы не отправить оппонента на тот свет своими собственными руками.
— ЛИЧНО, СЛЫШАЛ, СМОЛИН?
— Ты чё пришёл, шахматист? — Алексей облизнул губы, одарив Белова сексуальной ухмылкой.
— Соскучился? Знаю, у нас взаимная любовь.
— Паясничаешь всё? Не долго тебе осталось, Смолин, и не таких там ломали, будь уверен.
— Пришёл сообщить, что на «крытке» в тираж меня спишут? — проницательные глаза Алексея отсвечивали шалым безумием.
— Расслабься, Белов, ты же герой, поймал меня, радуйся.
— Месть тебя сгубила, Смолин, будь ты чуточку поумнее, ты бы…
— Да пошёл ты, — приказал Алексей низким железным голосом, — вали давай, шахматист, не мешай мне отдыхать!
«СУКА, ДАЖЕ НА НАРАХ УМУДРЯЕТСЯ КОМАНДОВАТЬ!»
Окинув высокомерного Алексея сочувственным взглядом, Павел направился к выходу, но в дверях обернулся, адресуя противнику многообещающую улыбку.
— Увидимся на допросе, Смолин.
Алкесей проводил его нахальным бандитским взглядом, но едва лишь за Беловым закрылась дверь, с лица Смолина схлынули все краски, а в глазах появился холодный, расчётливый блеск.
«За всё ответишь, шахматист, за всё платить по счетам будешь! Я убью тебя, Белов, слово даю, убью!»
После разговора с Беловым, Смолин снедаемый злобой, потерял счёт времени. Тошнота подкатывала к горлу, щемящая тоска сдавила грудь словно в тисках, а перед глазами расплывались туманные оранжевые пятна. Кругом мелькали расплывчатые фигуры, размытые лица, лица, где-то вдалеке гремела какофония звуков, мешая ему сосредоточиться на очень важном моменте, который он упустил из виду, что и явилось причиной его недавнего поражения в доме Белова. Тугая повязка на шее сильно мешала, и его натужное дыхание со свистом вырывалось из груди. Застонав, как от зубной от боли, Алексей попытался перевернуться на бок, но, увидев своего двойника, стоящего лицом к нему, поморщился, процедив непечатное ругательство.
— Опять ты?
— Я! — Смолин скрестил руки на груди, прислонившись спиной к дверному косяку.
— Чего тебе?
— Ну что, родной, добегался?
— Иди ты, — огрызнулся Смолин, сжав руку в кулак. — Слушай, проваливай, а, советчик хренов.
— Слушал бы меня — не лежал бы сейчас здесь, — на Смолине-двойнике был надет забрызганный кровью джемпер, чёрные волосы всклокочены, под глазами залегли тёмные круги. — Хорошо, что хоть бронежилет надел.
— Отвали, а, в натуре!
— Ну-ну, — хмыкнул двойник, бесцеремонно присаживаясь на кровать.
— Пошёл ты, родной.
— Думай лучше, где ты допустил ошибку!
— Отстань, а? И без тебя тошно! Башка съехала, глюки мерещатся!
— Ты скажи мне, долго валяться собираешься?
— Повторяю для тупых — пошёл ты!
— Я-то пойду, только сын чёрти где, Круглый в больнице, а Белов прав — ты к ЭТОМУ стремился? Гнить на «пожизненном»?