Игра. Змеиный остров
Шрифт:
Дима проснулся на рассвете. Вокруг еще спали — в чудовищно неудобных позах, кое-как прислонившись к бревнам или свернувшись в клубок прямо на песке. Никто так и не решился накануне отойти от костра — как игроки ни храбрились, кошмарные лица, выхваченные светом молнии, так и не удалось выбросить из головы.
Дима потер онемевшую щеку, на которой глубоко отпечаталась неровная поверхность бревна. Шторм принес с материка всякую дрянь, раскидал по берегу мусор. У камня сбились в кучу драные пакеты. Пустые пластиковые бутылки, пенопластовые поплавки, какие-то веревки, обросший мелкими ракушками одинокий сланец сорок последнего размера… Даже в ветвях слегка качались на ветру обрывки пластика. Дима новыми глазами взглянул на первозданный
Неподалеку потягивалась и терла глаза Ира. Дима шепотом, чтобы никого не разбудить, окликнул ее. Девушка оборвала наметившийся зевок и уставилась на него со смесью удивления и негодования.
— Рация вон там, — шепнул Дима и махнул рукой на вмятину на древесном комле, в которой Лера пристроила передатчик.
— И что? — хрипло прошептала в ответ Ира.
— Ты же вчера хотела…
Ира едва заметно поежилась, но продолжала смотреть на него, как на заговорившую вдруг тумбочку. Шторм прошел, унес временно объединившие их страхи, и при свете дня Дима снова превратился в ее глазах в неприятного, слегка пугающего, но, в общем-то, довольно жалкого психа.
— Ты вчера хотела уехать, — повторил Дима, уже понимая, что момент упущен.
— Ага, разбежалась, — буркнула Ира.
Больше не обращая на него внимания, все еще потягиваясь и зевая, она побрела к воде. Сняла на ходу футболку, сбросила у самого берега шорты. Брезгливо отпихнула ногой качающийся на мелководье прозрачный пакет. Признаться, и она нравилась Диме намного больше вчера, когда была напугана до полусмерти. Вчера она походила на живого человека — а сегодня превратилась обратно в красивую, идеально функциональную машину. Вон как гребет…
Он вспомнил, что именно Ира первая соврала о том, что Оля вернулась в лагерь, и его охватил гнев. Как она может так откровенно наслаждаться жизнью, зная, что убила человека? Или… Дима вспомнил вчерашнюю истерику. Может, у нее все-таки есть совесть и она испугалась именно потому, что чувствовала вину. Увидела не просто чьи-то белесые тени, а призрак погибшей Оли. И вообразила, что приходили за ней…
Какое-то время Дима бессмысленно следил за мерными взмахами загорелых рук. Идея пришла в голову так неожиданно, что он тихо рассмеялся, едва не потирая руки. Занять с помощью кальмара тело, оставить на нем какие-нибудь следы. А потом смутными подсказками и намеками заставить заполнить провал в памяти чем-нибудь по-настоящему жутким. Заставить думать, что Оля, превратившаяся после смерти в злого духа, пытается отомстить за себя. Еще одного столкновения с необъяснимым Ира не выдержит. Он не просто уберет ее с острова — но и накажет. Заставит горько раскаиваться в том, что она натворила…
Дима снова прислонился к бревну, притворяясь на всякий случай спящим, и прикоснулся к кальмару.
Сознание раздвоилось. Он чувствовал твердость песка под собой, неприятное щекотание — похоже, на ногу заполз муравей и теперь путешествовал вверх и вниз по голени. И в то же время Дима плыл, легко рассекая теплую воду, мягко струящуюся по гладкой коже. Он почти жалел о том, что придется попортить эту лощеную шкурку — конечно, совсем немного, ровно настолько, чтобы не оставить почвы для сомнений. Какое-то время Дима продолжал плыть вдоль берега, безотчетно наслаждаясь силой и легкостью тренированного тела, и размышлял на ходу. Мелких царапин будет достаточно — он не псих, что бы о нем ни думали. Главное — сделать так, чтобы их нельзя было списать на случайность. Выцарапать череп с костями? Дима ухмыльнулся. Детский сад, конечно, но направление мысли, наверное, правильное. Сымитировать загадочные кхмерские письмена? Уже лучше, но их могут не распознать. Нужно что-то однозначное…
Имя. Дима даже притормозил, представив, как Ира придет в себя на берегу, с порезами на руке, отчетливо складывающимися в имя убитой. Отлично. Пожалуй, и намекать ни на что не придется. Если после этого Ира не сбежит с Кох-Нага… Но она сбежит. И никогда в жизни не забудет свою маленькую безобидную ложь.
Она уже плыла над полосой
Предмет оказался раковиной в форме конуса, с пол-ладони размером. Она настолько обросла скользкой, зеленовато-бурой тиной, что незамысловатый узор, темные пятнышки на светлом фоне, едва угадывался. Сжимая раковину в кулаке, Ира отплыла чуть в сторону — Диме не хотелось случайно задеть ногами кораллы, пока она будет возиться. Хватит с Иры исцарапанной руки, незачем ей обдирать еще и ступни.
Коралловые заросли сменились чистым белым песком, и Дима остановился. Прозрачная вода скрадывала глубину — казалось, дно совсем близко, но, как Дима ни старался, дотянуться до него и встать на ноги он не смог. Ближе к берегу подплывать не хотелось: в лагере уже зашевелились, и кто-то со зрением поострее мог заметить, что он… то есть, конечно, Ира, — делает что-то странное. Дима-то безмятежно дремлет у потухшего костра, у всех на виду…
До чего же странно, подумал Дима, вытягивая перед собой золотисто-коричневую, тонкую и в то же время какую-то округлую, плавными линиями очерченную руку. Узкая серебряная цепочка на запястье… До чего же странно. Он поудобнее перехватил раковину и, повернув острой кромкой к себе, медленно поднес ее к плечу.
Он думал, что все будет просто, но полоснуть себя по руке оказалось не так уж легко — даже зная, что на самом деле это не он. Шли секунды, а Дима все примерялся, нервно облизывая губы. Сознание испуганно металось между двумя телами. Твердый песок под головой, прохладная тень, чмоканье открываемой консервной банки, муравей ползет по лодыжке. Морская вода, ласкающая тело, тяжесть мокрых длинных волос, солнечные блики бьют в глаза. Ветерок по лицу: кто-то прошел совсем близко. Склизкая раковина в руке, поднесенная почти вплотную к плечу. «Да соберись же!» — мысленно прикрикнул Дима. Раковина в руке тяжелая и скользкая, и из нее лезет какая-то отвратительная желтоватая масса, мокрой холодной лепешкой расползается по руке, и на конце ее глянцевито поблескивает черный, шевелящийся из стороны в сторону шип, тянется к гладкой беззащитной коже…
Дима захлебнулся криком и покатился по песку, сжимаясь в обезумевший, беззвучно вопящий комок. Боже, как больно, не может быть так больно, лучше умереть, чем терпеть такую боль… Что-то сильно ударило в бок, загремело, и хриплый голос над головой спросил:
— Ты совсем свихнулся, что ли?
Дима приподнялся на дрожащих коленях, весь покрытый липким холодным потом. Над ним, уперев руки в бока, стоял Кирилл с видом одновременно недовольным и испуганным.
— Кошмар приснился, — сипло пробормотал Дима и встал. При мысли о том, что сейчас происходит с ужаленной моллюском Ирой, ему стало дурно. Он слабо пихнул стоящего на дороге Кирилла.
— Ты меня достал, псих, — начал заводиться тот, но его оборвали.
— Тихо! — вскинула руку Лера. — Вроде бы кричали.
Дима наконец обошел Кирилла и опрометью бросился вдоль пляжа, на бегу высматривая хоть какие-нибудь ориентиры. Он ждал крика, ждал хоть какой-нибудь подсказки, надежды, что еще не все потеряно, — но слышал только тяжелое дыхание и топот за спиной. Воздух драл легкие когтистыми лапами, рот сводило от металлического привкуса крови. Деревья… все одинаковые, неотличимые друг от друга, будто выровненные злой волей. Море… в бирюзе мелькнула полоса кораллов, и Дима, радостно вскрикнув, свернул и, не сбавляя темпа, врезался в воду. Он отплыл от кораллов на десяток метров, не больше. Вернее, она… Или все-таки он. Не важно, это где-то здесь. Вода дошла до пояса, и он поплыл; позади кто-то шумно рассекал воду, но Дима не оглядывался.