Играем в 'Спринт'
Шрифт:
– Ты молчишь, - проронила Нина.
– Значит, я права...
Секунду-другую она еще ждала ответа, потом безвольно опустила плечи.
– Помнишь, ты читал мне про Ричарда Львиное Сердце? Но ведь он скрывался от врагов. А ты? От кого скрываешься ты, Володя?
Что я мог сказать?
Что завидую Ричарду, твердо знавшему, где друг, а где враг - пусть беспощадный, пусть коварный и могущественный, но зато конкретный, зримый и осязаемый.
– Я хотела тебе верить, хотела...
– Голос ее дрогнул.
– А ты лжешь, лжешь даже в мелочах...
Ее глаза
– Не надо, успокойся...
Но Нина меня не слышала:
– Я устала. Я запуталась и перестала понимать, что происходит. Помоги же мне... Не молчи, скажи что-нибудь!
– Ты можешь мне верить, - сказал я, хотя и не собирался говорить ничего подобного. И повторил: - Мне хочется, чтобы ты мне верила.
Очевидно, это были единственные слова, способные пробить брешь в разделявшей нас стене взаимного недоверия.
– Я боюсь, - прошептала она.
– Мне страшно, Володя...
– Это пройдет, пройдет, - сказал я, очень смутно представляя, что имею в виду: ее страх или свое бессилие помочь ей от него избавиться...
– Володя, я хочу знать правду, - сказала Нина чуть погодя.
– Даже самую тяжелую, самую жестокую, но правду. Слышишь?
Я слышал. Слышал и пытался еще пусть ненадолго продлить короткий миг, когда не надо лукавить, не надо отвечать на вопросы, заведомо зная, что не сможешь на них ответить, а если и ответишь, это ничего не изменит, потому что тебе неведома та "самая жестокая правда", ты сам ее ищешь, а она разбросана по крупицам, и если даже известна кому-то из нас двоих, то скорее Нине, чем мне.
– Я не требую, я прошу...
– Видишь ли, есть обстоятельства, - начал я издалека, но Нина меня остановила.
– Не надо про обстоятельства. Обстоятельства есть всегда. Я хочу верить людям, хочу верить тебе - только и всего, неужели это так много?
Того же хотел и я.
– Разве ты сама всегда говоришь правду?
– Мне нечего скрывать.
– А Вадим? Зачем ты сказала ему, что я приезжал к вам раньше, что останавливался у вас?
– А ты не понял?
– Нина еще выше подтянула ворот свитера.
– У меня просто не было другого выхода. Он видел, что я нервничаю, спросил, вот и пришлось сказать.
– Это и есть обстоятельства...
– Но он чужой, - перебила она.
– Ему безразлично, давно мы с тобой знакомы или нет.
– Мне так не показалось.
Я почувствовал, как между нами вновь пробежал холодок отчуждения.
– Скажи, почему ты уходишь от ответа? Почему?! Ведь я боюсь назвать тебя по имени - оно может оказаться такой же выдумкой, как и все, что ты мне говорил до сих пор.
После разоблачительных обвинений, которые она предъявила получасом раньше, мне трудно было что-либо возразить. Я не нашел ничего лучшего, как брякнуть:
– Но меня действительно зовут Владимир.
– Что ж, спасибо и на этом.
– Нина хотела встать, но я ее удержал. Я надеялась, что ты все объяснишь, поможешь...
– Как я могу помочь, если ты не веришь ни единому моему слову. Как?
–
– Не говори глупости. Просто я не вижу способа доказать тебе, что я не шпион, не диверсант, что это не я копался в твоих вещах, не я шарил по полкам...
– Не ты?!
– Вот видишь, ты не веришь.
– Это правда не ты? Дай честное слово!
– Да за кого ты, черт возьми, меня принимаешь?!
– Я сказал это громче, чем сам того хотел, но, похоже, именно это и убедило Нину.
– Почему же ты молчал?! Но если это правда не ты... это все меняет. Подожди, послушай меня. Я постараюсь объяснить... Когда ты пришел тогда, с книгой, я почему-то сразу подумала, что ты из милиции... Молчи, не перебивай...
Предупреждение совершенно излишнее - даже при желании я не смог бы выдавить из себя ни слова.
– Не знаю, почему я так решила, - продолжала Нина.
– Может, потому, что нуждалась в поддержке, а поддержки ждать неоткуда - не могла же я пойти в милицию и сказать: защитите меня, мне страшно. Может, из-за твоей настойчивости или из-за книги - она полгода пылилась в букинистическом магазине, я сама видела, а ты сказал, что привез ее с собой...
"Еще один прокол", - автоматически отметил я.
– В общем, я сразу подумала, что ты оттуда. И разрешила остаться. Ты свалился больной, и я даже заподозрила, что ты притворяешься. Потом у тебя начался жар. Ты лежал такой слабый, беспомощный, и все равно мне было спокойно, как давно уже не было. Я была уверена, что ты сумеешь меня защитить. Глупо, да?
– Ну почему, - неопределенно промычал я.
– Вчера я уже хотела все тебе рассказать. Все-все. И вдруг этот обыск. Он и сбил меня с толку. Ну, думаю, влипла, наверно, он тоже из этой банды...
– Какой банды?
– Сейчас, Володя, сейчас.
– Она взяла со скамейки какой-то пакет. Сейчас ты все поймешь. Я знаю, Сергея подозревают в каком-то преступлении. Мне не сказали прямо, но несколько раз допрашивали и постоянно интересовались, откуда у него столько денег, где он их брал. Денег у него действительно было много, я сама удивляюсь: тех двух тысяч, что он выиграл в лотерею, не могло хватить на все эти вещи - квартира забита его одеждой, обувью, магнитофонами. После того выигрыша с ним вообще творилось что-то странное. Просто помешался на лотереях. Десятками покупал билеты, заполнял карточки, составлял таблицы. Завел специальный блокнот и записывал туда тиражи "Спортлото"...
Нина снова поежилась, но это было скорее нервное: ночь была теплая, даже душная, и от земли шел влажный, напитанный запахами трав воздух.
– Ему не везло, но он продолжал играть. Я просила, убеждала, говорила, что это нехорошо, что нельзя ставить всю свою жизнь в зависимость от слепого случая. Мне всегда казалось, что есть в этом что-то безнравственное, что ли: заплатить копейки и ждать, что взамен получишь тысячи. Ведь это незаработанные деньги, шальные, они не могут принести счастья. Мы с девчонками даже на комсомольском собрании как-то об этом говорили. А ты как считаешь?