Играй в меня
Шрифт:
Не выходило. Только скреблась в подполе осмелевшая мышь.
Поехала к Ляльке. Она не играла. Стояла и смотрела в окно. Пугала меня — значит один из приступов скоро. Во время них она чудесным образом вспоминала, что случилось, но все перекручивалось и ей казалось, что все это произошло совсем недавно, что не прошло десяти лет…
— Может не стоит? — спросила меня медсестра. — Я хотела ей снотворное вколоть.
— Может, обойдётся? — посмела понадеяться я.
Не обошлось. Мне Лялька даже не улыбнулась. Обернулась, в глазах страх.
— Поиграем?
Я
— Они его прячут, — свистящим шепотом сказала Лялька. — Моего ребёнка! А это подделка, Кать, подделка! Я же помню, как он родился. Снег был, помнишь? Много снега. И кровь на нем. Должна была быть красной, а она чёрная, кровь. Почему? И маленький, такой маленький… Ты же несла его, Катька. Куда вы дели моего мальчика, куда спрятали?
И бросилась на меня. Нет, даже в самые страшные приступы она не причиняла мне боли. Вцепилась в мои плечи, заглянула в глаза, пытаясь отыскать ответ в моих глазах. А потом завыла, проигрывая в голове каждую секунду далёкой зимней ночи. Её мозг пытаясь спасти, прятал её от них, но они то и дело прорывались…
Завыла, упала на пол, потянулась к своей голове. Были бы волосы — рвала бы. Поэтому их состригали. Но Лялька была упряма в своём желании сделать больно себе, впилась ногтями в щеки, буравя кровавые полосы…Я смотрела, словно заколдованная чужим горем, а потом спохватилась и нажала на кнопку, вызывая медсестру.
Лялька вернулась в своё обычное теперь состояние ещё до того, как та прибежала. Подняла голову, увидела пупса на полу. Его тельце не выдержало удара покорежилось.
— Маленький, что я сделала? Убила тебя, глупая, глупая…
И схватила его, прижала к себе, и не выпускала до тех пор, пока не подействовало лекарство. Затем я бережно вынула пластиковое тельце из её ослабших рук.
— Она утром проснётся, — растерялась я. — А малыш сломан…
— Нового принесу, — медсестра само спокойствие. — Мы их дюжину сразу купили одинаковых. Этот — пятый. Периодически она их убивает… Давайте, выброшу.
Отдать я не смогла. Шла, спотыкаясь, несла на руках игрушечного ребёнка. Как тогда, в ту ночь, Лялька родила по дороге, не доехав до больницы. Я сидела рядом, и не знала, что делать можно, даже молиться забыла. Просто надеялась, бешено надеялась.
Но малыш родился мертвым…этой ночи он пережить не смог. Его завернули в одноразовую пеленку и забыли о нем. Они пытались спасти Ляльку. Вытащить её с того света, вернуть в избитое, сломанное и искореженное тело. А я смотрела на крошечное личико. Ко лбу волосики прилипли. И мне казалось, что ошиблись врачи — он же спит просто! А потом касалась его кожи. Она, прощаясь с теплом гревшего доселе Лялькиного тела стремительно остывала…
Скорая выла и летела.
Я вышла из машины. В стороне стоял водитель и курил. Увидел меня, отвел взгляд. В больнице светло, так светло, что я вижу каждую ресничку ребёнка, каждую волосинку в тонких, насупленных бровках.
— Прощай, — шепнула я малышу. — Я очень хотела, чтобы ты родился.
Ребёнка больше не отдали. Только справку, через три дня. Там даже имени его не было, только дата рождения и фамилия. Тогда я уже знала, что Лялька жить будет. В искусственной коме, из которой её скоро выведут. А я боялась. Что я скажу ей? Что все зря? Что малыш, которого должны были звать Левкой, Львом, остался без имени и пропал где-то в глубинах этого здания? Что нет его, и не дышал даже, хотя я так ждала его первого крика, что губу себе до крови прокусила и не заметила…Левка был надеждой. А теперь надежды не осталось.
И теперь я сломанную куклу несла, и не знала, как от неё избавиться. Принесла в свою квартиру, усадила в белоснежное кресло. Ночью открыла глаза — смотрит на меня блестящими круглыми глазами.
— Завтра же выброшу, — пообещала я Рудольфу. — Иначе быть мне в психушке, с Лялькой вместе.
Не выбросила. Но в шкаф спрятала. Шёл второй день без Сеньки. Второй — без него в одном городе. А далеко друг от друга мы уже много лет. И последний его визит всколыхнул, поднял муть с самого дна моей души. Словно показывая, что как раньше не будет, как бы мы не старались. Всегда между нами будут стоять Димка, Лялька с её мертвым ребёнком, и сотни, тысячи наших ошибок.
Я ходила на работу. На работе тоже все было обычно. Я начинала верить в то, что тревожился Сенька зазря. Все шло своим чередом. Надоевшим до оскомины, но обычным.
А вечером третьего дня меня навестили. Вечер тоже шёл по порядку — кормежка Рудольфа, вытирание призрачной пыли, которая не успевала появиться, душ, попытка что-нибудь поесть. И старательно игнорирование боли, которая поселилась в моём теле. Я знала, что пора уже на плановое обследование, но тянула время, чему не находила причины.
В дверь позвонили, когда я пыталась съесть паровую котлету. Она была отвратительной, и я даже обрадовалась, что есть повод отложить её поедание. Затем мгновенно всполошилась — кто мог ко мне прийти? Сеньки в городе нет, да и не стал бы звонить, так бы вошёл. А кому я кроме него нужна?
Димка? Смешно.
Подошла к двери так осторожно, словно она была заминирована. Выглянула в глазок. Сердце пропустило три удара и захлебнулось болью. За дверью стояло моё прошлое, которое я старательно старалась забыть.