Игрок 1. Что с нами будет?
Шрифт:
— Просто машина проехала мимо, — говорит Карен. — Не знаю, кто это был.
— Есть какое-то движение в отеле? Ты ничего не заметила?
— Ничего.
Карен возвращается за стойку, берет с тарелки дольку апельсина, кладет ее в рот. Ну хорошо, Карен. Все изменилось. Твоя прежняя жизнь завершилась: никаких больше сидений в приемной, никаких наблюдений за психически нестабильными бедолагами, которые приходят и уходят, пока ты сидишь за компьютером и тупо гоняешь туда-сюда стада электронов. Твоя новая жизнь, которой всего-то минут десять «от роду», больше похожа на сон, но этот сон ярче, живее,
Карен думает о супермаркете рядом с домом. Наверное, там уже все смели подчистую. А Кейси? С ней все будет в порядке. И может быть, аэропорт скоро откроется, и воздушное сообщение возобновится. Оно должно возобновиться. Может быть, это займет неделю, как было после 11 сентября, но Карен в конце концов доберется до дома. Она где-то читала, что для нашей планеты было бы лучше всего, если бы в течение пяти лет все люди Земли воздержались от дальних поездок: никаких смен обстановки, никаких командировок, никаких «начать новую жизнь на новом месте», никаких отпусков за границей — каждый остается на одном месте.
Люк с Риком возвращаются в зал.
— В ту дверь никто не прорвется, — говорит Рик. — Разве что только на танке. — Он обращается к Рейчел: — Какие новости?
— Думаю, на текущий момент нефть вообще не продается ни за какие деньги. И телевизор никак не включается.
Мужчины встают по обеим сторонам входной двери, проверяют, что там снаружи.
— Ничего, — говорит Люк. — Только Уоррен лежит.
— Погоди, — говорит Рик. — Самолет взлетел… пассажирский аэробус. «Эйр Франс».
— Видимо, это последний его полет, — говорит Рейчел. — Просто, чтобы вернуться в родной ангар.
Мужчины подходят к стойке, и Карен, переключившаяся в режим заботливой мамочки, несмотря на творящийся вокруг апокалипсис, насыпает им в миску орехов и хлопьев. Она спрашивает у Рика:
— Как ты считаешь, там один снайпер или их несколько?
— Вообще без понятия, — отвечает Рик. — Я все пытаюсь прикинуть, откуда стреляли. Кажется, сверху. Прямо с нашей крыши.
— Слушай, — перебивает Люк. — А тут у тебя телефон… Он работает?
Все сразу врубаются, о чем речь. Городской телефон!Карен хватает трубку, слышит гудок, набирает 911. Звук в трубке громкий. Сначала слышен щелчок, потом — длинный гудок, снова щелчок, а потом на том конце линии включается автоответчик и выдает — что бы вы думали? Предупреждение об урагане.
— В общем, неудивительно. У вас у кого-нибудь есть дети?
Рик говорит:
— У меня мальчик. Тайлер. Сегодня, похоже, уроков не будет. Наверное, он сейчас дома.
— Ладно, — говорит Карен, — пока мы думаем, как вызвать помощь, я, пожалуй, чего-нибудь выпью. Кто-нибудь еще будет?
Все четверо уселись на пол за барной стойкой, расположенной посередине между двумя выходами. Самое безопасное место, как
Общественная жизнь застыла без каких-либо перспектив на то, чтобы оттаять. Никакой больше дешевой, доступной еды, никаких путешествий и скорее всего никакого среднего класса.
Карен чувствовала, как от Люка исходит печаль, когда он размышлял о раскрошившемся, как сухое печенье, социуме. От Рейчел не исходило вообще никаких эмоций.
Они какое-то время сидели молча, а потом Рейчел сказала:
— Когда я стала старше, мне пришлось посещать курсы, где нас обучали, как жить среди нормальных людей.
— В каком смысле? — спросила Карен. Ей было любопытно узнать хоть что-то о женщине в платье от Шанель за 3000 долларов или в очень хорошей копии такого платья.
— Как правильно интерпретировать звуки, которые вы издаете, и поступки, которые вы совершаете. Например, смех. У меня нет чувства юмора — в медицинском, клиническом смысле. У меня интонационная глухота. Из-за дисфункции правого полушария мозга. Я совершенно не воспринимаю и не могу оценить то, что вы называете юмором, иронией, страстью и Богом. Еще одно нарушение в правом полушарии мозга выражается в том, что в моей речи нет никаких интонаций и эмоциональной окраски. Мне не раз говорили, что я разговариваю, как робот. Мне самой сложно судить. И наконец, у меня ярко выраженный синдром слепоты на лица, связанный с аутистическим расстройством. Из-за всего перечисленного я себя чувствую неуютно, когда люди смеются. У меня появляется страх, который мне каждый раз надо преодолевать.
— А оно как-нибудь называется, твое состояние?
— У меня сразу несколько нарушений. Алекситимия. Проблемы с торможением и расторможенностью. Легкое обсессивно-компульсивное расстройство. Моя способность строить последовательности выше процентильной нормы. Я помню число «пи» до тысячного знака после запятой.
— Я общалась с людьми, у которых были такие же нарушения. В медцентре, где я работаю… то есть, наверное, работала.Значит, лица ты не различаешь?
— Не различаю.
— А если кто-нибудь говорит громче обычного, ты распознаешь, злится он или радуется?
— Немного распознаю. Но на курсах социализации нас научили, какие вопросы можно задавать людям, чтобы снять напряжение в эмоционально-критических ситуациях наподобие той, в которой мы оказались сейчас.
— Например?
— Например, у нейротипичного человека всегда можно спросить, кем он работает и чему его научила его работа. И поскольку мне кажется, что нам нужно на что-то отвлечься, я предлагаю использовать этот способ. Люк, у тебя в кармане целая пачка денег, и ты недавно утратил религиозную веру. Можешь нам рассказать, кто ты и что у тебя произошло?