Игрок 2
Шрифт:
Потом служила военным транспортом, возила британскую морскую пехоту, пока на очередном вираже своего непростого жизненного маршрута не оказалась в Советском Союзе.
В его угловатом и основательном силуэте, так явно отличавшемся от стремительных линий современных мне лайнеров, было что-то жюль-верновское. Что-то из эпохи победы человечества над стихией, в которой пароходы были плавучими дворцами, а морское путешествие чудом и праздником.
Всего через три года «Грузию» отправят на слом. Сейчас её лебединая песня, это один
Ещё я помню, то на этом теплоходе провёл свой медовый месяц мой недавний знакомец, Владимир Высоцкий с Мариной Влади. Это кажется мне добрым знаком.
Как и все люди, причастные к миру азарта, я верю в приметы. Но, исключительно, в добрые.
Пароход стоит в порту целый день. Сначала с него сходят толпой шумные, озирающиеся по сторонам пассажиры.
Я присматриваюсь к ним с ленивым любопытством хищника, наблюдающего за зебрами у водопоя. Эта чересчур жирна, эта жилиста… А вон та в самый раз, так ещё и прихрамывает… Здравствуй, ужин.
Примерно с тем же настроением я разглядываю беззаботных отдыхающих. Часть из них с первого, даже мимолётного взгляда определяются, как иностранцы. Просто «наши люди так не выглядят». Эти ведут себя чуть свободнее и одеты немного ярче. Нет сейчас в советских магазинах ни такой обуви, ни нейлоновых рубашек, ни джинсов.
«Наших», одетых также легко вычислить по лёгкому хвастовству, с которым носятся импортные вещи. Они стараются подражать образцу, но, как плохие актёры, слегка перебарщивают с эмоциями.
Впрочем, и те и другие меня не интересуют. К иностранцам лучше не приближаться, не зря в их пёстрой толпе мелькают серые пиджаки сопровождающих.
Вторые чаще всего кормятся вокруг первых и слишком заняты, чтобы проигрывать в преферанс.
Куда интереснее для меня другие пассажиры. Мужчины средних лет в приличных летних костюмах, протирающие платочками очки или ранние лысины и послушно семенящие за увлечёнными достопримечательностями жёнами.
Персональные пенсионеры с газетами в пиджачном кармане и носами, раскрасневшимися от дорогого коньяка… Застёгнутые на все пуговицы руководящие работники… Вальяжные деятели культуры и искусства…
Чуть шальные от того чувства свободы, которое возникает исключительно в дороге, у людей, оторванных от привычных мест и обязательств.
Далеко идущих выводов я не делаю, но уже понимаю, что мне есть где порезвиться.
Экскурсоводы, словно опытные овчарки разбивают толпу на три группы, каждую уводя в свою сторону. Впереди у них знакомство с городом.
Затем по трапу с чемоданами спускаются те, чьё путешествие завершается в Ялте. Этих встречают радостно, некоторых даже с цветами.
Одного пожилого мужчину в скромной клетчатой рубашке ожидает торжественный строй пионеров в пилотках и галстуках. Ему по очереди выкрикивают какое-то рифмованное приветствие, а тот украдкой смахивает слезу с уголка глаза.
Наконец, очередь доходит до нас. Трап перегораживают цепочкой, а возле неё встаёт круглолицый и седой как лунь старикан с роскошными белыми усами.
Солидно и неспешно он принимается за проверку билетов, подолгу вчитываясь в написанные в путёвках фамилии. То, что надписи делались от руки, процесс не ускоряет. Пассажиры, согнувшись под тяжестью багажа, терпеливо ждут.
— Не ставь на землю, здесь же грязно! — причитает одна женщина, колготясь возле мужа, — ты же потом в каюту грязи натащишь!
Беднягу, невысокого и кругленького, далёкого от богатырского телосложения тянут к земле огромный чемодан, размером и формой похожий на те, в которых факиры распиливают пополам своих ассистенток, с обитыми металлом уголками в одной руке, и саквояж из коричневой кожи в другой.
Лет мужику явно за пятьдесят, но светлые волосы и почти бесцветные брови придают его лицу какую-то мальчишескую непоседливость. Сейчас он страдает, светлая рубаха промокла и прилипла к спине, тяжёлые капли скатываются вниз по вискам.
Его спутница выглядит почти вдвое моложе, её лицо и фигура ещё сохранили свежесть, но уже несут на себе следы сытой и беззаботной жизни. Ткань модной юбки натягивается на попышневших бёдрах, а щёчки приобрели самодовольную округлость.
Преподаватель и студентка, учёный и лаборантка, инженер и практикантка… Вариантам нет числа. Обрёл мужик вторую молодость на свою голову. Вот теперь и отдувается.
Остальные сочувственно оглядываются на пыхтящего мужчину, но молчат. Его лицо покрывается багровыми пятнами и чувствуется, что вес он тащит на чистом упрямстве и нежелании портить отплытие руганью с супругой.
У той в руках только сумочка и круглая шляпная коробка. Громоздкая, но вряд ли тяжёлая.
— Помочь? — протягиваю я руку к саквояжу.
— Нет!
— Спасибо!
Два голоса, женский и мужской звучат почти одновременно. Дама окидывает меня подозрительным взглядом, мол много тут вас таких. Схватишь чемодан и бегом, а потом ищи ветра в поле…
— Я попутчик ваш, — поясняю, показывая свой билет. — Придержу только, дух перевести. Умаялись, вижу. Я-то налегке…
У меня всего из багажа лёгкая спортивная сумка через плечо, в которой лежат пара сменных рубашек, одни брюки, несколько пар носков и плавки.
— Уу-ф-ф-ф! — мужик с наслаждением опускает свой чемодан на мостовую и промакивает лоб носовым платком. — Премного благодарен Вам, молодой человек!
— Николенька! — вскрикивает женщина, — в грязь же!
— Натуся, а мы по твоему, по воздуху летаем? — не выдерживает он, — или на пороге каюты разуваться будем и внутри босиком ходить как японцы? Позвольте отрекомендоваться! — обращается мужчина ко мне без всякой паузы, — Николай Викентьевич Великанов, доктор наук, профессор… это супруга моя Наталья Андреевна… находимся с ней на отдыхе…