Игрок (сборник)
Шрифт:
– О, глаза опустила, манерничает и церемонничает; сейчас видна птица; актриса какая-нибудь. Я здесь в отеле внизу остановилась, – обратилась она вдруг к генералу, – соседка тебе буду; рад или не рад?
– О тетушка! Поверьте искренним чувствам… моего удовольствия, – подхватил генерал. Он уже отчасти опомнился, а так как при случае он умел говорить удачно, важно и с претензиею на некоторый эффект, то принялся распространяться и теперь. – Мы были так встревожены и поражены известиями о вашем нездоровье… Мы получали такие безнадежные телеграммы, и вдруг…
– Ну, врешь, врешь! – перебила тотчас бабушка.
– Но каким
– Ну, довольно; болтовня пустая; нагородил по обыкновению; я и сама сумею прожить. Впрочем, и от вас не прочь; зла не помню. Каким образом, ты спрашиваешь. Да что тут удивительного? Самым простейшим образом. И чего они все удивляются. Здравствуй, Прасковья. Ты здесь что делаешь?
– Здравствуйте, бабушка, – сказала Полина, приближаясь к ней, – давно ли в дороге?
– Ну, вот эта умнее всех спросила, а то: ах да ах! Вот видишь ты: лежала-лежала, лечили-лечили, я докторов прогнала и позвала пономаря от Николы. Он от такой же болезни сенной трухой одну бабу вылечил. Ну, и мне помог; на третий день вся вспотела и поднялась. Потом опять собрались мои немцы, надели очки и стали рядить: «Если бы теперь, говорят, за границу на воды и курс взять, так совсем бы завалы прошли». А почему же нет, думаю? Дурь-Зажигины разахались: «Куда вам, говорят, доехать!» Ну, вот те на! В один день собралась и на прошлой неделе в пятницу взяла девушку, да Потапыча, да Федора лакея, да этого Федора из Берлина и прогнала, потому: вижу, совсем его не надо, и одна-одинешенька доехала бы… Вагон беру особенный, а носильщики на всех станциях есть, за двугривенный куда хочешь донесут. Ишь вы квартиру нанимаете какую! – заключила она, осматриваясь. – Из каких это ты денег, батюшка? Ведь все у тебя в залоге. Одному этому французишке что должен деньжищ-то! Я ведь все знаю, все знаю!
– Я, тетушка… – начал генерал, весь сконфузившись, – я удивляюсь, тетушка… я, кажется, могу и без чьего-либо контроля… притом же мои расходы не превышают моих средств, и мы здесь…
– У тебя-то не превышают? сказал! У детей-то, должно быть, последнее уж заграбил, опекун!
– После этого, после таких слов… – начал генерал в негодовании, – я уже и не знаю…
– То-то не знаешь! небось здесь от рулетки не отходишь? Весь просвистался?
Генерал был так поражен, что чуть не захлебнулся от прилива взволнованных чувств своих.
– На рулетке! Я? При моем значении… Я? Опомнитесь, матушка, вы еще, должно быть, нездоровы…
– Ну, врешь, врешь; небось оттащить не могут; все врешь! Я вот посмотрю, что это за рулетка такая, сегодня же. Ты, Прасковья, мне расскажи, где что здесь осматривают, да вот и Алексей Иванович покажет, а ты, Потапыч, записывай все места, куда ехать. Что здесь осматривают? – обратилась вдруг она опять к Полине.
– Здесь есть близко развалины замка, потом Шлангенберг.
– Что это Шлангенберг? Роща, что ли?
– Нет, не роща, это гора; там пуант…
– Какой такой пуант?
– Самая высшая точка на горе, огороженное место. Оттуда вид бесподобный.
– Это на гору-то кресла тащить? Встащут аль нет?
– О, носильщиков сыскать можно, – отвечал я.
В это время подошла здороваться к бабушке Федосья, нянюшка, и подвела генеральских детей.
– Ну, нечего лобызаться! Не люблю целоваться с детьми: все дети сопливые. Ну, ты как здесь, Федосья?
– Здесь очинно, очинно хорошо, матушка Антонида Васильевна, – ответила Федосья. – Как вам-то было, матушка? Уж мы так про вас изболезновались.
– Знаю, ты-то простая душа. Это что у вас, все гости, что ли? – обратилась она опять к Полине. – Это кто плюгавенький-то, в очках?
– Князь Нильский, бабушка, – прошептала ей Полина.
– А, русский? А я думала, не поймет! Не слыхал, может быть! Мистера Астлея я уже видела. Да вот он опять, – увидала его бабушка, – здравствуйте! – обратилась она вдруг к нему.
Мистер Астлей молча ей поклонился.
– Ну, что вы мне скажете хорошего? Скажите что-нибудь! Переведи ему это, Полина.
Полина перевела.
– То, что я гляжу на вас с большим удовольствием и радуюсь, что вы в добром здоровье, – серьезно, но с чрезвычайною готовностью ответил мистер Астлей. Бабушке перевели, и ей, видимо, это понравилось.
– Как англичане всегда хорошо отвечают, – заметила она. – Я почему-то всегда любила англичан, сравнения нет с французишками! Заходите ко мне, – обратилась она опять к мистеру Астлею. – Постараюсь вас не очень обеспокоить. Переведи это ему, да скажи ему, что я здесь внизу, здесь внизу, – слышите, внизу, внизу, – повторяла она мистеру Астлею, указывая пальцем вниз.
Мистер Астлей был чрезвычайно доволен приглашением.
Бабушка внимательным и довольным взглядом оглядела с ног до головы Полину.
– Я бы тебя, Прасковья, любила, – вдруг сказала она, – девка ты славная, лучше их всех, да характеришко у тебя – ух! Ну да и у меня характер; повернись-ка; это у тебя не накладка в волосах-то?
– Нет, бабушка, свои.
– То-то, не люблю теперешней глупой моды. Хороша ты очень. Я бы в тебя влюбилась, если б была кавалером. Чего замуж-то не выходишь? Но, однако, пора мне. И погулять хочется, а то все вагон да вагон… Ну что ты, все еще сердишься? – обратилась она к генералу.
– Помилуйте, тетушка, полноте! – спохватился обрадованный генерал, – я понимаю, в ваши лета…
– Cette vieille est tomb'ee en enfance [31] , – шепнул мне Де-Грие.
– Я вот все хочу здесь рассмотреть. Ты мне Алексея Ивановича-то уступишь? – продолжала бабушка генералу.
– О, сколько угодно, но я и сам… и Полина, и monsieur Де-Грие… мы все, все сочтем за удовольствие вам сопутствовать…
– Mais, madame, cela sera un plaisir [32] , – подвернулся Де-Грие с обворожительной улыбкой.
31
Эта старуха впала в детство (франц.).
32
Но, сударыня, это будет удовольствие (франц.).