Игрок

Сабатини Рафаэль

— Счастливым? Но что такое счастье? Я часто думал об этом. Однажды мне показалось, что я схватил его, но оно, как вода, утекло через мои пальцы.

— И это означает, что ты все еще ценишь тень выше сущности.

Нахмурившись, мистер Лоу посмотрел в глаза своему брату.

— Сущность? — спросил он.

— Катрин, — ответил Уилл и нетерпеливо добавил: — А разве она не настоящая сущность? Женщина, пришедшая утешить тебя в твой самый горький час, когда ты был выброшен из жизни, тайком бежал из страны; женщина, которая бросила все ради любви к тебе, в то время как ты бросил все ради страсти к никчемной тени. И ты по-прежнему страдаешь из-за той тени, которая стоит между вами и омрачает

твою жизнь с Катрин? Неужели ты…

Мистер Лоу повелительно поднял свою руку — длинную и красивую руку в пене кружев. Тон его оставался по-прежнему бесстрастным.

— Нет, нет, Уилл. С этим покончено. Я покончил с этим, когда Маргарет Огилви пошла по стопам графини Оркни и стала любовницей короля Вильгельма ^[10] , когда я понял, насколько я был глуп, убив Красавца Уилсона и засунув свою шею в петлю. Да и могло ли быть иначе? — он засмеялся с некоторой горечью. — Мог ли я иначе жениться на Катрин.

— Ты обманываешь себя. Будь снисходителен ко мне, Джон, даже если мои слова причиняют тебе боль. Но меня злит, что ты расходуешь свои душевные силы на никчемные переживания.

— Переживания? Наверное, я наказан за свои грехи, — мистер Лоу был ироничен.

— Тем не менее. Ты взял Катрин в жены в горький час своего разочарования, взял ее, и эта любовь принесла противоядие твоей отравленной душе.

— Я не знал ее тогда.

— Мне думается, ты не знал себя. Ты должен быть благодарен ей за ее любовь к тебе. Она согрела тебя ею, отбросив все, и ты должен помнить это. Но не благодарности ждет от тебя Катрин.

Мистер Лоу заговорил со вздохом, тихо, легонько запинаясь.

— Возможно, это все я и должен был ей дать. И — Бог свидетель — я пытался дать ей все это, но…

— Но?

— Но Катрин сама отвергла это, она проявила себя все взвешивающей, выгадывающей, сварливой — да ты и сам все это видел. Она стала — а может, она и родилась такой — недоверчивой и подозрительной. Эти качества усиливаются сами по себе в человеке. К сожалению, чтобы ни происходило, для нее это только пища для новых огорчений.

— Ты считаешь, что у нее нет для них оснований? — перебил его Уилл. — Тебе кажется, что у нее нет интуиции, нет ощущения того привидения, которое преследует тебя, памяти о той женщине, которая была женой Красавца Уилсона, пока ты не сделал ее его вдовой, а король Вильгельм не превратил ее в графиню Харпингтон?

Мистер Лоу посмотрел на брата. Улыбка его была печальной и задумчивой.

— Ты всегда имел слабость к Катрин, Уилл. В тебе она имеет сильного защитника.

— Я думаю, что он нужен ей, также как и тебе. Он нужен вам обоим, если вы не собираетесь увековечить это состояние несчастья. Знаешь, Джон, эта женщина любит тебя. Ее разъедает чувство поражения и разочарования, а ты его постоянно подпитываешь, возмущаясь тем состоянием дел, которое ты же сам и создал. Ты, конечно, скажешь, что это не мое дело…

— Я не говорил этого.

— Ты знаешь, что я говорю так из любви к тебе, Джон. Я не могу остаться равнодушным к твоим страданиям.

— Я знаю. Поэтому я и разрешаю тебе так говорить со мной. Возможно, ты скажешь, что я получаю то, что заслужил, и не имею права жаловаться. Не знаю. Но страдание — слишком сильное слово. Только слабый влачит существование в несчастье. В жизни для мужчины есть много интересов и помимо любви.

— Но не для женщины. Ты когда-нибудь задумывался об этом?

Некоторое время мистер Лоу молчал. Потом, не повышая голоса, но тоном, не допускавшим возражений, он спросил:

— Может, сменим тему, Уилл? У нас есть много вещей, о которых надо поговорить. Вот вопрос о Франции, с которого мы начали, прежде чем ты стал философствовать на тему супружеских отношений. Лучше скажи мне свои соображения по этому поводу. Это принесет больше пользы.

Неохотно подчинившись, Уильям Лоу бросил тщетную надежду внести гармонию в дом брата. В вопросе финансовых схем своего брата он проявил себя не столь компетентным, чтобы давать советы. Если Джон удовольствуется тем, что сможет убедить Его Высочество регента дать ему соответствующий его пожеланиям пост во Франции, то Уильям будет вполне удовлетворен, если останется в распоряжении брата.

Они проговорили до поздней ночи. Вернее, говорил один мистер Лоу, развивая свои финансовые идеи, которые он тщательно разрабатывал, надеясь преодолеть сомнения короля Виктора Амадея. Когда, наконец, он поднялся, его решение было принято.

— Я начну собираться завтра, чтобы выехать не позднее чем через неделю. Но я прощупаю почву, прежде чем вызвать тебя. Если регент рассмотрит мои предложения с той же благосклонностью, что и в последний раз, тогда перед нами будут великолепные перспективы.

Глава 2

Регент в Совете

Пасмурным утром октября 1715 года члены Совета и приглашенные лица ожидали регента в просторном, украшенном гобеленами зале Пале-Рояля, выстроенного в свое время кардиналом, чтобы подчеркнуть собственное величие, и переданного им позднее королю, как это случилось некогда в Англии с другим великим дворцом, выстроенным прелатом церкви.

В этом собрании, в соответствии с его целями, преобладали члены Совета финансов. Все они были дворяне, четверо из них — герцоги: высокомерный Ноай, президент Совета, считавший себя, и не без оснований, большим авторитетом в финансовых вопросах; живописный Ла Врийер, исполнявший обязанности секретаря; подвижный, невысокого роста, герцог де Сен-Симон, возможно, ближайший к регенту человек, считавший занятие финансами ниже достоинства благородного человека; и, наконец, по-прежнему щеголеватый старый маршал герцог де Вильруа, человек с тощими ногами и ярко напомаженными щеками, который был наставником инфанта и разделял презрительное отношение Сен-Симона к слишком близкому знакомству с положением дел. Из остальных восьми присутствующих наиболее заметным, по причине своей самоуверенности и полной преданности Ноаю, был Руйе дю Кудре, высокий, неопрятный человек с багровым, покрытым выступавшими венами, лицом горького пьяницы.

Кроме членов Совета финансов, в это утро присутствовали и восемь государственных советников, куда входили среди прочих генерал-лейтенант королевской полиции маркиз д'Аржансон, которого за зловещий вид прозвали Проклятым, а также канцлер д'Агессо, юрист, о чьем даровании и честности ходили легенды, и который теперь подвергался опасности только из-за слишком большой верности Ноаю.

И пока некоторые из этих знатных дворян слонялись без дела возле овального стола, а другие стояли группками у высоких, узких окон, выходивших в просторный двор, еще тринадцать человек, специально вызванных на это совещание, скромно ждали в сторонке как люди, сознающие, что они сделаны из другого теста. Это были ведущие французские банкиры и торговцы, скромные в одежде и поведении, за исключением финансового гиганта Самуэля Бернара, чья длинная, худая фигура выглядела вызывающе в ярко-красном плаще, обшитом золотом жилете и изысканном парике. Правда, он мог считаться дворянином, поскольку за свои денежные услуги был произведен Людовиком XIV в рыцари. Но, поскольку во Франции черта между наследственными дворянами и новоиспеченными была крайне резкой, то он предпочел сейчас стоять рядом со своими коллегами банкирами.