Игроки Господа
Шрифт:
Что ж, скоро ей предстоит это выяснить. Я вывела систему в точку когеренции девять-девять-семь. Ощутить на себе мерзкие пальчики его грязного маленького сознания. Изнутри.
Она снова издала этот ужасный стон. Я вздрогнула, почувствовав, как холодно в помещении. Казалось, стонала ее душа — глубокий, призрачный звук, не имеющий ничего общего с женским голосом. Должно быть, в том пустом мире, который она теперь разделяла с полуумком, нечто скверное протянуло к ней лапу.
Меня пронзил шок, забрался в кости, пробежал вдоль позвоночника, по кишкам. Не несварение и не ярость. Скорее
Теперь у меня большие руки, загрубевшие от вырывания травы и копания в земле. Пальцы бегают вместе с другими маленькими животными, переворачивают камешки, иногда засыпают под ними. Все время поют. Длинные костлявые ногти быстро бы пачкались, поэтому я сгрызаю их до самого основания. Лучше больные пальцы, чем грязь из земли, на которой росла трава. Волосы длинные, сальные и тоже любят грязь. Я катаюсь ими по земле. Время от времени они моют волосы, и те взлетают вверх, сияя на солнце. Золотые, словно кольцо на руке Дженни, словно палящее солнце. Я закрываю длинными прядями лицо, чтобы увидеть, как они перешептываются и напевают. Я мало знаю о темных птицах. Птицы роняют перья и поют о ветвях и свободе ветра.
Дерево огромное. Зеленое и желтое, пятнистое и полосатое, скрученное и карабкающееся в небо. Я бы смотрел на дерево, сидел бы под ним, до краев полным соком, всю свою жизнь. Оно и есть моя жизнь, изогнутая арка, вздымающаяся из травы к облакам. Птицы прыгают от листа к листу, раздираемые агонией счастья. Их домики построены из стеблей, слюны и золотых волос, украденных, пока я сижу, тихий, точно само дерево. Моя спина прижимается к коре. Шершавость, и свет, и запахи — это мир. Душа бы засмеялась. Дерево карабкается высоко в голубое небо, не зная границ, не боясь боли. Дереву они неведомы, а если ведомы, оно умеет их избегать. Моя месть — только моя, но когда я разрушу их мир, следует оставаться начеку. У них есть еда и кровать. Я должен следить за Дженни.
Тряся головой, я засунул книги обратно в шкаф и осторожно присел рядом с Лун.
Густой кофейный аромат вплыл в комнату, следом появился Тоби, толкающий уставленный едой столик на колесиках. Я много лет не нюхал ничего столь восхитительного — и столь дорогого.
— Blue Mountain?
— Лучше, — Тоби разлил кофе по чашкам. — «Вогпео Green Mountain», из далекой параллели. Стоит того, чтобы импортировать. Сливки?
— Я не пью кофе, — с сожалением сказал я. — Он делает меня нервным. Лучше просто понюхаю, это будет почти так же здорово.
На тарелке, изящно накрытой салфеткой, лежали лакомства со взбитыми сливками, кусочки клубники и белоснежные хрустящие яичные меренги. Я не смог удержаться, протянул руку — и повел себя, как истинная свинья.
— Мальчик еще растет, — сообщил Тоби Лун.
Я вытер рот тыльной стороной ладони и, не в силах сопротивляться, отхлебнул кофе. Возможно, в его парах содержался какой-то наркотик, потому что я внезапно полностью очнулся, пришел в себя, сосредоточился; мой мозг вращался на холостых оборотах, готовый к активной работе. А еще мне отчаянно хотелось в туалет. Тоби
— Пойдем. Заодно можешь умыться — у тебя на усах сливки.
Я потер лицо:
— У меня нет усов, Тоби. Однако ты прав, побриться бы не помешало. Сегодня утром это сделать не удалось.
Брат приоткрыл неприметную дверь:
— Бритва и мыло в шкафчике. Дейксусы следующие: «открыть сортир», «открыть биде», «открыть сушилку». Если захочешь вымыться — «открыть душ». О’кей? Я принесу тебе чистую одежду, твоя все равно слишком легкая для здешнего климата. Крикни, когда будешь готов.
Я понятия не имел, о чем он говорит. Закрыл дверь, огляделся в поисках унитаза, задохнулся, снова огляделся — ведь это шутка! — и выбежал обратно в коридор.
— Э… Тоби!.. Он удивился:
— Что-нибудь еще?
— Тоби, там нет… Я имею в виду, куда мне…
— О! — он хлопнул себя по лбу. — Я забыл, что ты совсем не привык к параллелям. Просто присядь и открой сортир. Точно так же, как Schwelle. Надеюсь, мне не нужно тебе показывать…
Я снова покраснел, став, кажется, огненно-пурпурным. В последний раз мне довелось испытать подобное унижение в первом классе, когда я намочил штаны, потому что не знал, где туалет (нам его не успели показать), а спросить постеснялся.
— Понял. Прости.
На самом деле, я ничего, абсолютно ничегошеньки не понял, однако снова закрыл дверь и осторожно приблизился к так называемым «удобствам». Сиденье было прикреплено к стене — нечто вроде деревянного круга на железном обруче на высоте стула. Ни унитаза, ни сливного механизма. Что, предполагается, что я просто… нагажу на пол?
У меня над головой мигала обычная, такая родная лампочка.
Я спустил джинсы и с мучительным неудобством уселся голым задом на деревянный обод.
— Открыть сортир.
Что-то странное и удивительно успокаивающее произошло под моими ягодицами, словно дуновение весеннего ветерка по обнаженной коже. Я соскочил с сиденья, запутался в джинсах и чуть не упал. Затем обернулся и пристально уставился в обод.
Далеко внизу лежал залитый солнцем травянистый холм. Казалось, я смотрю через идеально чистое окно в днище низко летящего самолета или дирижабля. Я покрутил головой туда-сюда, но параллакса не наблюдалось. Сладкий ветерок долетал с пастбища, а в отдалении я заметил группку диких животных, похожих на маленьких свиней. Возможно, пекари. Если прямо подо мной когда-то и возвышалась куча человеческих экскрементов, то ее давно утилизировали навозные мухи и погода, переработали экологически чистым способом. Черт бы тебя побрал, Тоби. Ты мог бы получить гринписовский приз за праведность!
Я уселся обратно и попытался не думать о зияющей подо мной дыре. Проклятье, я ведь не могу провалиться туда — сиденье слишком узкое! Несмотря на все это, мои кишки заклинило насмерть. Я слышал, что больничные медсестры заставляют больных мочиться в металлическую бутылку под одеялом и что большинство парней не могут заставить себя сделать это, пока их мочевой пузырь не переполняется до упора. Я ощущал себя примерно так же.
А что, если пролетающую мимо птичку подхватит восходящим потоком воздуха и…