Игрушечный дом
Шрифт:
Однажды вечером София просунула под дверь бабушкиной комнаты письмо. В нем значилось:
Я тебя ненавижу.
С самыми теплыми пожеланиями, София.
Письмо было написано без единой ошибки.
София сама склеила воздушного змея. Описание она взяла из газеты, которую нашла на чердаке. И хотя она в точности выполнила все указания, змей получился плохой. Цветные планки не хотели скрепляться как следует, тонкая бумага рвалась, и все было перепачкано клеем. Змей не желал летать
Маленькая, а хитрая, подумала бабушка. Змей… Узнаю ее штучки. Она уверена, что рано или поздно я сдамся и сделаю ей змея, который будет летать, но только дудки… Оба они одинаковые.
В один ясный день вдали показалась белая лодка с подвесным мотором.
— Это Вернер, — сказала бабушка. — Опять он здесь со своим хересом.
С минуту она раздумывала, пойти ли ему навстречу — она плохо себя чувствовала, но потом пересилила себя и стала спускаться с горы. На нем был спортивный костюм, а на голове, как всегда, полотняная шляпа. Маленькая лодка, на таких обычно плавают в шхерах, выглядела очень нарядной. Она была отделана свиной кожей. Отказавшись от помощи, Вернер вылез на берег с раскрытыми для объятий руками и воскликнул:
— А, дорогой друг, ты жива еще!
— Как видишь, — сухо ответила бабушка и дала себя обнять.
Она поблагодарила за бутылку хереса, а Вернер сказал:
— Видишь, я все помню. Вино той же марки, какой было тогда, в десятых годах.
Как это глупо, подумала бабушка. Почему я так и не решилась сказать ему, что терпеть не могу херес. А теперь уже слишком поздно.
Становилось грустно при мысли, что она уже достигла того возраста, когда можно позволить себе говорить правду, хотя бы по мелочам.
Они наловили в болоте несколько окуней и сели ужинать раньше обычного. Вернер поднял рюмку и торжественно произнес, обратившись к бабушке:
— Как прекрасен этот пейзаж на склоне жизни и лета. Вокруг такая тишь, все идет своим чередом, а мы сидим посреди моря, любуясь тихим закатом.
Они чуть пригубили херес.
Бабушка сказала:
— Да, очень тихо. Хотя к вечеру обещали ветер. Сколько у тебя в моторе лошадиных сил?
— Три, — предположила София.
— Четыре с половиной, — коротко ответил Вернер.
Он взял кусочек сыра и стал смотреть в окно. Бабушка поняла, что он обиделся. И дальше уже старалась вести себя как можно любезней. После кофе она предложила ему прогуляться вдвоем. Они пошли к картофельному полю, и бабушка не забывала опереться на руку Вернера всякий раз, когда им на пути попадалась выбоина или кочка. Было очень тепло и тихо.
— Как твои ноги? — спросил Вернер.
— Болят, — честно призналась бабушка. — Но иногда я хожу легко.
Потом она спросила, чем он сейчас занимается.
— О, всем понемногу. Он все еще обижался. Вдруг Вернер выпалил:
— А Бакмассон нас покинул!
— Где же он?
— Его уже нет среди нас, — раздраженным тоном пояснил Вернер.
— Вот как, значит, он умер, — сказала бабушка.
Она задумалась о том, что слово «умер» предпочитают не произносить вслух, трусливо заменяя его другими выражениями. Она никогда этого не понимала.
Очень обидно, что на эту тему нельзя нормально поговорить. Один слишком молод, другой слишком стар, а третьему некогда.
Вернер уже рассказывал о ком-то еще, кто тоже «покинул нас», о продавце, который невежливо с ним обошелся, о том, что всюду понастроили уродливых домов и люди высаживаются на берег, не спросив разрешения, но что поделаешь, прогресс берет свое.
— Все это полная ерунда, — сказала бабушка, она остановилась и повернулась к Вернеру. — Стоит ли так шуметь из-за того, что какие-то люди глупо себя ведут. Прогресс, как ты понимаешь, тут ни при чем. Он означает перемены. Большие перемены.
— Дорогой друг, — прервал ее Вернер. — Извини, что перебиваю тебя, но я знаю, что ты хочешь сказать. Сейчас ты спросишь меня, читаю ли я газеты.
— Вовсе нет! — резко ответила бабушка. — Я хочу только спросить, почему ты такой нелюбопытный. Всё вокруг тебя возмущает или даже приводит в ужас.
— Да, действительно, — откровенно признался Вернер. — Я возмущаюсь, а как же иначе. — Он заметно расстроился. — Тебе трудно угодить. Что ты на меня так нападаешь? Я просто рассказываю о своей жизни.
Они прошли картофельное поле и спустились на прибрежный луг.
— Смотри, какой тополь, — сказала бабушка, чтобы переменить тему. — Он пустил побеги, видишь. Один наш друг привез настоящий лебединый помет из Лапландии, поэтому тополь так хорошо прижился.
— Да, побеги, — повторил Вернер. Он помолчал минуту и сказал: — Должно быть, для тебя большое утешение жить с внучкой.
— Перестань, — перебила его бабушка, — перестань всюду искать второй смысл, это устарело. Я говорю только о побегах, при чем тут внучка? Почему ты никогда не скажешь прямо, не назовешь вещи своими именами, ты что, боишься?
— Ax, мой дорогой старый друг, — только и сказал в ответ Вернер с грустью в голосе.
— Извини, — сказала бабушка, — считай, что это комплимент, я хочу показать, что воспринимаю твои слова серьезно.
— А это, конечно, требует усилий? — мягко заметил Вернер. — Будь все же немного поосторожней со своими комплиментами.
— Ты прав, — согласилась бабушка. Они брели по мысу, храня мирное молчание. Наконец он сказал:
— Раньше ты никогда не говорила о лошадиных силах или удобрениях.
— Раньше я не знала, что такие вещи тоже могут быть интересными, а оказывается, могут.
— А вот о своем, личном, обычно не говорят, — заметил Вернер.
— Вероятно, о самом важном, — сказала бабушка и остановилась, чтобы немного подумать. — Во всяком случае, теперь об этом говорят меньше, чем раньше. Может быть, потому что главное уже сказано. А может быть, в таких разговорах просто не видят смысла или не чувствуют себя вправе их заводить.