Игрушка для генерала
Шрифт:
Я любила его сильно, безумно, отчаянно и самоотверженно. Иногда мне казалось, что я вся состою из любви, прошита ею маленькими стежками изнутри. Когда-то Владимир спросил меня, что это такое. Теперь я знала ответы.
Для меня любовь заключалась в его имени, в биении его сердца, в запахе, в повороте головы и взмахе ресниц, в твердой линии чувственных губ, в его вдохе и выдохе, голосе, шагах. В том, что он существует и дышит со мной одним воздухом.
Любовь — это он моими глазами.
Тем утром долго не могла отпустить, а он долго не хотел уходить.
Одернул руку, словно за секунду до моего пробуждения хотел дотронуться, а я перехватила запястье и покрыла его ладонь поцелуями, потянула к себе, спрятала лицо на широкой груди, перебирая шелковистые волосы на затылке. Как это сводит с ума — вот так просто взять его за руку и потянуть к себе. Иметь на это право, данное им самим. Мне. Жалкому агенту, которому запрещено прикасаться к Хозяину.
Владимир отстранил меня и, сунув руку в карман брюк, достал синий бархатный футляр. Протянул мне.
— Открой.
Я сглотнула и осторожно открыла коробку — широкое украшение, похожее на бархотку, но не из материи, а из черного драгоценного сплава, с синими камнями посередине. Замерла, любуясь красотой, особенно цветом камней, так напоминающим цвет его глаз. Он дарил всегда неожиданно и неизменно любил смотреть на мою реакцию. А мне нравилось все, я не понимала материальной ценности его подарков, хотя сейчас могу только догадываться о том, насколько они дорогие. Но для меня было бесценным его внимание, именно то, что он думал обо мне в этот момент. Он — один из могущественных людей, командующий целой армией, занимающий самый высокий пост при маршале, недостижимый ни для кого из его окружения, далекий для таких, как я, словно звезда на небе. Думал обо мне. Думал в те моменты, когда меня не было рядом и это сводило с ума.
Я представляла, как он, такой властный, сильный, холодный, равнодушный дотрагивается до футляра кончиками длинных пальцев и видит меня. Именно видит, слышит, чувствует.
— Нравится?
Кивнула и жадно поцеловала в губы, Владимир увернулся, отбросил мои волосы с затылка и надел украшение мне на шею. Щелкнул замочек, и я слегка вздрогнула.
— Тебе идет, маленькая.
Опрокинул на подушки и сдернул одеяло, долго осматривал мое обнаженное тело. Провел по груди ладонью, касаясь напряженного соска, и я увидела, как он сглотнул, медленно отнял руку, сжимая пальцы в кулак, потом посмотрел мне в глаза:
— Утром Лев отвезет тебя в условленное место. Ты все помнишь, Мила?
Я кивнула и вернула его руку к груди, взгляд вспыхнул и тут же погас, а я разочарованно вздохнула. Не заметил, не ответил: ни горящим взглядом, ни скрытой в уголках чувственного рта улыбкой. Напряжен. Я чувствую это почти физически, но не осмелюсь спросить, почему.
Владимир встал с постели, застегнул рубашку, не глядя на меня, а я смотрела на него и чувствовала, как хочется смотреть еще и еще. До бесконечности. Вцепиться пальцами в его рубашку и не отпускать.
Когда за Владимиром закрылась дверь, я метнулась к окну, внутри было странное чувство. Словно тревога, словно что-то не так.
Выхватила жадным взглядом силуэт в предрассветном мраке, освещенный несколькими одинокими фонарями. Идет по направлению к машине, походка хищника, и в то же время тяжелая… Он делает шаг, а у меня внутри что-то обрывается. Как будто отдаляясь, рвутся нити, связывающие меня с ним. Рвутся больно, отдавая в груди гулкими ударами сердца.
«Владимир!» — позвала про себя.
Остановился и резко обернулся, словно услышал. Смотрит. Долго. Даже издалека вижу, как потемнел его взгляд. Я знаю, что он видит меня всю, до мельчайших деталей, освещенную мягким светом, совершенно голую. Отвернулся и пошел к воротам, слуга уже пригнал машину и услужливо распахнул дверцу. Выдохнула медленно и задернула шторы, прислонилась лбом к стеклу. Он вернется вечером. Уходить легче, чем отпускать. Тот, кто уходит, забирает наше сердце с собой, а тот, кто ждет — остается без сердца… пока оно не вернется обратно, биться в груди радостной пульсацией после разлуки, захлебываясь болезненными ударами счастья, или не вернется, заставляя рану кровоточить в тоскливом ожидании. Мне каждый раз казалось, что я осталась без крыльев и могу лишь смотреть на небо, ожидая, когда получится снова взлететь в синеву, падая в бесконечный космос его глаз, и мне страшно, безумно страшно, что уже никогда… Страх потери намного страшнее самой потери.
Легкий шорох позади, и на горле сомкнулась ладонь. Я закрыла глаза, резко выдохнув — вернулся. Погладил шею, подбородок, резко погрузил большой палец мне в рот и властно толкнул вперед, раздвигая мне ноги коленом, надавив второй рукой на поясницу, заставляя упереться раскрытыми ладонями в стекло и принять его в себя. Одним движением заполнил всю, резко, глубоко. Я вскрикнула в унисон его низкому стону, закатывая глаза, чувствуя, как мужская ладонь сильно сжимает грудь, как намотал мои волосы на кулак и дернул назад, вынуждая всхлипнуть и прикусить губу. Жестко, быстро, без подготовки, яростно. Вдалбливается с остервенением голодного зверя, словно ночью не брал меня несколько раз подряд. Слышу его рваное дыхание и хриплое рычание у самого уха, кусает за затылок, и дрожь возбуждения резонансом вдоль позвоночника, лихорадкой по всему телу.
Пришла в себя в его объятиях, все еще вздрагивая и задыхаясь после дикого, быстрого секса. Владимир развернул меня к себе лицом, придерживая за талию, и вдруг властно обхватил мои скулы пятерней. Долго смотрел в глаза. Прижался лбом к моему лбу.
— Скажи…
— Люблю тебя!
Улыбнулась, но улыбка растаяла на губах, потому что Владимир не улыбался.
— Еще!
— Люблю!
— Скажи мое имя!
— Я безумно люблю тебя, Владимир Власов!
Прижал к себе до хруста в костях, зарываясь пальцами в волосы.