Игрушка для генерала
Шрифт:
— Как я трахал тебя в твоих фантазиях?
Не дожидаясь ответа, снова проникает в меня пальцами, растягивая изнутри, лаская языком, целуя, облизывая, втягивая набухший клитор в рот, и я чувствую, как меня охватывает безумие. Непроизвольно двигая бедрами навстречу, инстинктивно приближая оргазм, ощущая болезненную пульсацию моей плоти под его губами.
— Даааа, — прошептала, — трахал меня, как животное… ласкал, и снова, — задрожала, понимая, что еще немножко и я достигну точки невозврата, — и снова трахал… и рычал и… О Боже! Не останавливайся… пожалуйста, Владимир… не могу больше… пожалуйста… Один раз….
Он
Я близка к самому сумасшедшему яркому наслаждению. Но балансирую на грани, пока не замираю на секунду, чтобы потом выгнуться дугой, закатывая глаза, сжимая коленями его голову, содрогаясь в бешеных спазмах экстаза, истекая потом и влагой. Оргазм накрыл огненной волной, заставляя мое тело биться от наслаждения, сжиматься вокруг его пальцев и все еще чувствовать, как его язык ласкает пульсирующую плоть, продлевая удовольствие до агонии.
Только возбуждение не спадает, ни на градус, ни на мгновение. Все та же лихорадка нетерпения в обессиленном теле.
Поднялся с колен, и я слышу скрип змейки, от ожидания лихорадит. Подхватил меня под ягодицы, приподнимая вверх. Легкое облегчение замертвевшим рукам, растертым веревками.
Трется об меня членом, но не входит, и я закатываю глаза, хватая открытым ртом воздух и его поцелуи с моим собственным запахом и вкусом. Но они такие же ненасыщающие, как и то, что Владимир творит со мной, превращая в животное, слизывая капли пота с моей кожи, кусая соски, царапая тело ногтями. Сжимаю и разжимаю пальцы рук и ног, тихо постанывая.
Наконец-то вошел в меня, слегка растягивая, заставляя дрожать и шептать мольбы бессвязно, совершенно обезумев. Да. Мне нравилось. Все что он делал со мной, даже эта изощренная пытка и его дикий взгляд и играющие на скулах желваки. Ему тоже больно… Он хочет меня так же невыносимо, как и я его. Положил ладонь на мое горло, слегка сжимая. И я знаю, что как только он войдет в меня на всю длину — я умру. Он подарит мне эту сумасшедшую смерть и во власти Владимира вернуть обратно или не возвращать вообще. И я хочу умирать в его руках от наслаждения. Я уже не прошу, смотрю ему в глаза, чувствуя, как слегка сокращаются мышцы внутри, растянутые горячей плотью, и как это мгновение до бешеного вторжения растянулось на бесконечность.
Дрожу в неконтролируемой срасти, в каком-то безумии на грани с истерикой. Так хотеть до невозможности, до необратимости, до дикой животной потребности и чувствовать его собственное сумасшествие, реакцию на себя, его реакцию на мое дикое желание. Да! Хочу! Да! Ему можно все! Разорвать на части, иметь до боли! Убивать наслаждением! Не жалеть! ЕМУ! МОЖНО! ВСЕ! И он знает об этом.
Сорвался. Проник резко, безжалостно, заставляя изогнуться, принимая, впуская в себя, закричать от разрывающей наполненности от бешеного удовольствия, от животной одержимости им.
Сумасшедший кайф без тормозов, с ним на самой грани, на лезвии. Когда зверь может сорваться совсем, но сдерживается ради меня. Врезается так глубоко, что я чувствую его проникновения стенками матки, всхлипывая от боли и удовольствия, кричу до хрипоты и слышу, как он рычит со мной. Полностью теряя над собой контроль. Рыдаю, глядя ему в лицо и схожу с ума, потому что этот хищник со мной, во мне, двигается с бешеной яростью, и я уже не могу кричать, только ловить губами воздух, который он ограничивает жестокими пальцами, кусая мои губы. Волны экстаза накатывают медленно, изнуряя, доводя до агонии. Мне нечем дышать, и я хриплю, закатив глаза.
Почти… умерла… Выгнулась дугой, разрываясь на части от бешеного наслаждения. Оргазм оглушил, выбил сознание. Космос взорвался перед глазами, сжигая все тело. Бьюсь в его руках, сокращаясь сильно, до боли внизу живота. Наслаждение нескончаемо острое, такое же дикое, как и ожидание. Каждый толчок — взрыв. Я сжимаю его изнутри, беспрерывно содрогаясь, то отключаясь, то выныривая из магмы, чтобы погрузиться в неё снова. Новый уровень из пройденных… новая грань с ним, и я уже за этой гранью.
Чувствую, как дрожит мое тело, как сильно сжимают его пальцы мое горло и как глубоко он врывается в меня, не останавливаясь ни на секунду, пока меня все еще ослепляет. Беспрерывно, до полного опустошения.
Глава 23
Я открыла глаза и снова закрыла. Просыпаться не хотелось, постель все еще хранила тепло его тела и запах. Уткнулась лицом в подушку Владимира, обняв ее обеими руками, с наслаждением, шумно втянув любимый аромат.
Он ушел под утро, всегда делая это так тихо, чтобы я не проснулась, а я все равно просыпалась, потому что чувствовала момент, когда Владимир отдалялся хоть на миллиметр от меня. Тянулась за ним, и на сонных губах таяли поцелуи… горячими следами, а иногда, опрокинутая навзничь, расслабленная, я чувствовала эти следы по всему телу… пока, наконец, после бурного оргазма, не разжимала руки и не отпускала. Иногда уйдет, а я зову… едва за ним закрылась дверь… возвращается, наказывает укусами в шею, укрывая одеялом по самые уши.
— Спи! Иначе заставлю! Маленькая ведьма!
Рычит, а в глазах веселье… я вижу языки пламени и миллиард беснующихся чертей. Как я могла его раньше бояться? Когда в черных зрачках всегда мое отражение?
Счастье меняет человека, но я даже не представляла, что оно может изменить такого, как он. Наверное, так поражает, когда опасный хищник, вдруг набрасывается на вас… и… тыкается носом вам в шею, позволяя себя гладить. Вы чувствуете, как зашкаливает адреналин в венах, как где-то в закоулках сознания мелькает правильная мысль, что всего лишь через секунду у зверя может измениться настроение, и он переломает вам шейные позвонки с той же легкостью, с какой можно раздавить бабочку. Кончиком пальца. Не прилагая усилий. Но момент завораживает… и голос разума растворяется в извращенном удовольствии прикасаться к смертельно опасному убийце. Абсурдно, когда последнее звено пищевой цепочки замыкается с самым первым, образуя мертвую петлю.
— Заставь — почти беззвучно, касаясь ладонями колючих скул и кончики пальцев, покалывает от прикосновения. Я любила его так, как любят всего лишь единственный раз в жизни. Когда еще не умеют прятать свои чувства, когда от эмоций рвет на куски, когда восторг расплескивается вокруг разноцветной радугой нежности в попытках раскрасить его черный цвет сдержанности. Впрочем, считаь Владимира сдержанным — огромное заблуждение. Он сгусток эмоций, там, под его кожей, клокочет бешеный огонь, дикое пламя, которым он научился управлять… но он показывает его мне и позволяет трогать, стараясь не сжечь дотла.