Игрушка судьбы: Фантастические романы
Шрифт:
— Они продали нас, — заявил я.
— Они могли продать нас, отправляя в прошлое, — возразила Синтия, — Или теперь по второму разу? Нет, если бы они хотели избавиться от нас, они бы оставили нас там. И никакой временной ловушки в расщелине бы не было. Нет, Флетч, ты не прав.
Поразмыслив немного, я вынужден был с ней согласиться.
— Значит, всему виной их бестолковость, — проворчал я.
Мы осмотрелись.
— Лучше бы мы остались с Иваном и Джо, — буркнул я, — У нас было бы где жить, и мы могли бы вволю поездить по свету. Ребята они неплохие. Понятия не имею, чего нас сюда потянуло.
— Я не заплачу, — проговорила Синтия, — Ни за что не заплачу. Но
Меня подмывало заключить ее в объятия, однако я не стал этого делать. Если я прикоснусь к ней, она наверняка ударится в слезы.
— Пойдем прогуляемся к домику Душелюба, — предложил я, — Вряд ли, конечно, он сохранился. Должно быть, Кладбище попросту снесло его.
Идти по оврагу было легко. Впечатление было такое, словно ступаешь по ворсистому ковру. Земля под ногами была ровной, и ни через какие валуны перелезать не надо. Куда ни посмотри — ряды могил, кустарник и тисовые деревья.
Я мимоходом пригляделся к датам на надгробиях. Определить, свежая передо мной могила или нет, было, разумеется, невозможно, однако даты свидетельствовали о том, что нас забросило в будущее столетий на тридцать позже того времени, в которое мы рассчитывали попасть. Синтия почему— то не обратила на даты внимания, а я решил ничего ей не говорить. Хотя кто знает? Быть может, она молчала, чтобы в свою очередь не расстраивать меня?
Мы вышли к реке. Она ничуть не изменилась, за исключением того, что деревья, которые раньше росли на ее берегах, уступили место торжественному однообразию кладбищенских монументов.
Я смотрел на реку и размышлял о том, как природа, несмотря на все ухищрения человека, умудряется сохранить самое себя. Река величаво катила свои воды по равнине между холмами, и никто не в силах был замедлить ее бег…
Синтия сжала мою ладонь.
— Флетч, — воскликнула она радостно, — разве не там мы обнаружили домик Душелюба?
Она указывала рукой на небольшую возвышенность на берегу реки. Поглядев туда, я невольно присвистнул. Откровенно говоря, в открывшемся мне пейзаже не было ничего особенного, если не считать его удивительной красоты. Картина переменилась настолько, что у меня захватило дух. С тех пор, как мы побывали тут, прошло (для нас) лишь несколько часов. Тогда здесь была самая настоящая глушь. Густой лес спускался к реке, из-за деревьев едва виднелась крыша дома, где лежал двуглавый мертвец, да возвышались над речной долиной лысые вершины холмов. Теперь же местность приобрела благородный и цивилизованный вид, а там, где стоял когда-то невзрачный домик, хозяин которого накормил нас вкусным обедом, я увидел здание, напоминавшее воплотившуюся в реальность мечту. Его белокаменные стены казались буквально невесомыми. Оно было невысоким, но никак не приземистым. Каждое из трех крылец поддерживали изящные колонны, которые на расстоянии выглядели тонкими, как карандаши. Сверкающие в лучах солнца окна опоясывали здание по всему периметру. С холма вниз к реке сбегала длинная лестница.
— Ты думаешь… — проговорила Синтия, запнувшись на середине фразы.
— Нет, не Душелюб, — ответил я, — Он бы никогда такого не построил.
Душелюб предпочитал осторожность, скрытность, осмотрительность. Он шнырял по округе, прилагая все силы к тому, чтобы остаться незамеченным, и похищая из-под носа у людей артефакты (вернее, предметы, что станут впоследствии артефактами), которые расскажут потом о жизни тех, от кого он прятался.
— Но дом его стоял именно там.
— Стоял, — подтвердил я, не зная, что еще сказать.
Неторопливо, не сводя глаз со здания на холме, мы подошли к началу лестницы. На речном берегу находилась обнесенная камнями площадка, вокруг которой посажены были, разумеется, вечнозеленый кустарник и тис.
Взявшись за руки, точно пара испуганных детишек перед поразившей их воображение вещью, мы разглядывали белокаменную лестницу, что вела к чудесному зданию на холме.
— Знаешь, что она мне напоминает? — спросила Синтия, — Лестницу в небеса.
— Как это? — не понял я. — Разве ты видела лестницу в небеса?
— Нет, но она очень похожа на описания в древних книгах. Только вот что-то ангельских труб не слышно [3] .
— Ты без них как-нибудь обойдешься?
— Попробую, — ответила она.
Интересно, подумалось мне, что привело ее в столь легкомысленное настроение? Что касается меня, то я был зол на призраков и пребывал в некоторой растерянности. Красота пейзажа радовала глаз, но мне не понравилось, что здание со сверкающими окнами построили на том месте, где стоял раньше домик Душелюба. Правда, вполне логично было бы заключить, что между ними существует какая-то связь, но, как я ни напрягал мозги, никакой связи мне обнаружить не удалось.
3
Имеется в виду следующее место из Ветхого Завета: «Иаков же вышел из Вирсавии и пошел в Харран. И пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце… И увидел во сне: лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней…» (Бытие 28:10–12).
Лестница оказалась длинной и довольно крутой. Мы поднимались по ней в гордом одиночестве. За нами никто не наблюдал, хотя несколько минут назад на одном из крылец дома я заметил группу из трех или четырех человек.
Закончилась лестница еще одной площадкой, намного больше той, которая была внизу. Мы пересекли ее и направились к центральному крыльцу. Если издалека здание выглядело прекрасным, то вблизи оно ошеломляло своей красотой. Белоснежный камень, изящные обводы стен; при взгляде на него возникало своеобразное, я бы сказал, благоговейное впечатление. Надписи над входом, которая объясняла бы назначение здания, не было. Помнится, я без особого интереса подумал о том, чем же оно может быть.
Входная дверь открывалась в фойе, где царила та звонкая тишина, которая обычно встречает посетителей музеев и картинных галерей. Посреди залы, залитый ярким светом ламп, помещался под стеклянным колпаком какой-то предмет. У двери во внутренние помещения здания застыли в карауле двое охранников; я принял их за охранников потому, что они были в форме. Из глубины дома доносилось шарканье ног и слышались приглушенные голоса.
Мы приблизились к колпаку. Под ним находился тот самый кувшин, который показывал нам за обедом анахронианин! Я узнал его сразу: никакой другой воин не мог столь удрученно опираться на щит, никакое другое сломанное копье не могло выразить такого отчаяния от проигранной битвы.
Синтия, которая нагнулась к колпаку, чтобы получше рассмотреть кувшин, выпрямилась.
— То же самое клеймо, — проговорила она. — Взгляни.
— Ты уверена? Ведь ты не понимаешь по-гречески. Или понимаешь?
— Нет, не понимаю. Однако на клейме можно разобрать имя, Никостенес. Значит, клеймо должно читаться так: «Никостенес изготовил меня».
— Он мог наделать таких кувшинов без счета, — возразил я. В меня словно вселился бес противоречия; я отказывался признать очевидное — что именно этот кувшин мы видели на буфете в доме Душелюба.