Игры оборотней
Шрифт:
— О чем же господин из полиции хочет поговорить со мной? — Потирая у огня руки, Сануки живо взглянул на Миноуру.
В ответ сыщик протянул свою визитную карточку.
Художник вслух прочитал:
— «Помощник полицейского инспектора…» Э-э, да вы большой человек.
Миноуре показалось, что Сануки ерничает, и он сухо спросил:
— Вы знакомы со служащим фармацевтической фирмы Хитоси Муракоси?
На прямой вопрос был неожиданно получен такой же прямой ответ:
— Знаком. Не далее как сегодня он был здесь. Мой близкий друг.
— Давно
— Со школьных лет. Родом из одних мест. Прекрасный парень, я его очень люблю.
Миноура не мог пока заключить по ответам, так ли простодушен его собеседник или разыгрывает спектакль.
— А откуда вы родом?
— Как же так, вы, представитель полиции, интересуетесь Муракоси и не знаете, откуда он родом? Странно. Из деревни близ города Сидзуока. Там мы оба родились, там оба провели детские годы. Муракоси — умница, был старостой нашего класса. Он хоть и моложе меня, но я всегда считал и сейчас считаю его старшим братом.
«Этот тип не так прост», — подумал опытный сыщик. Со значительным видом он достал блокнот, послюнил по обыкновению палец и начал не спеша переворачивать странички:
— Так… Месяц назад, а именно третьего ноября, вы выходили из дому?
— Ну и вопрос… Я же перекати-поле, каждый день где-нибудь хожу-брожу, слоняюсь по Токио. Особенно люблю болтаться по барахолке в Сэндзю. Почти вся моя коллекция — оттуда. Кстати, как она вам показалась? Неплохая, а?
«Да, этот художник — мастер уводить разговор в сторону, — подумал Миноура, внимательно вглядываясь в лицо Сануки и пытаясь найти в нем черты, схожие с Муракоси. — Пожалуй, сходство есть. Если сбрить бородку, поправить прическу, надеть одежду, которую носит Муракоси, то обмануть полуслепую старуху вполне возможно. Тем более и голоса, и говор похожи, что неудивительно — родом из одних мест».
— Вернемся к третьему ноября, — сухо сказал Миноура. — Кстати, это был День культуры, что имеет к вам непосредственное отношение. Ну так что, вспоминается этот день?
— День культуры? Какая чепуха! Ненавижу культуру. Мне больше по душе здоровое дикарство. Даже тоска мучает по временам, когда человек был дик. Кстати, меня с моей физиономией часто называют дикарем. А эти мои картины, между прочим, — сны первобытного человека. Именно первобытные люди, не испорченные так называемой культурой, обладали потрясающей творческой силой.
«Опять уводит в сторону», — подумал Миноура.
— Я спрашиваю про третье ноября.
— Ага, третье ноября… Нет, ничего не помню. И бесполезно спрашивать, так как дневник я не веду, а память плохая… А какая была погода в тот день?
— Был теплый ясный день.
— Ну тогда… Тогда наверняка я бродил в районе Сэндзю. Знаете, там речка Аракава, большой мост… Очень люблю те места… Возможно, торговался на барахолке.
— Где вы были в пять часов вечера в тот день?
— Не знаю. В пять часов еще светло. Значит, бродил где-то; засветло домой не возвращаюсь. Из Сэндзю обычно еду в район Ёсивары и там слоняюсь. Потом
При упоминании известных злачных кварталов Ёсивары и Асакусы красные губы Сануки расплылись в гнусной улыбке.
— Господин помощник полицейского инспектора, а как вы насчет сакэ, а? — спросил художник, не переставая улыбаться.
— Днем не пью.
— Тогда извините, позвольте мне. Как-никак здесь не полицейский участок, а мой дом… — Сануки достал из почерневшего посудного шкафчика (видимо, тоже с барахолки) бутылку дешевого виски, стакан и снова обратился к Миноуре: — Может, все-таки выпьете стаканчик?
— Нет, — твердо отказался полицейский.
Сануки налил себе полстакана виски и с нескрываемым удовольствием выпил.
«Если третьего ноября он вместо Муракоси ходил в театр, то должен был быть в этот день гладко выбрит, аккуратно причесан, переодет. Допустим, Муракоси зашел к нему, дал свою одежду. А сам? Сам как оделся? Так-так… Интересно… Уж не надел ли он на себя длинное серое пальто, серую же фетровую шляпу, в которой и видели его у обрыва официантка с парнем? Вполне мог наклеить усы, нацепить очки… Но в таком случае кто-то из соседей должен был видеть человека с такой наружностью».
— Все-таки, господин Сануки, как вы провели День культуры, третье ноября?
— А почему вас так интересует именно этот день? Уж не убили кого в тот день? — Художник уже слегка захмелел.
— Третьего ноября в пять часов вечера с обрыва мыса Уоми близ Атами был сброшен в море, в результате чего погиб, господин Химэда, приятель Муракоси.
— А, Химэда! Слышал, слышал эту фамилию. От Муракоси. Так, значит, он погиб третьего ноября? И вы хотите сейчас выяснить мое алиби? То есть подозреваете, что убийца — я? Ха-ха!…
— А вам приходилось встречаться с Химэдой?
— Нет.
— Значит, и его убийцей вы быть не можете. Нас интересует не ваше алиби, нас более интересует господин Муракоси, его алиби. Если, допустим, тот день он провел у вас и вы это подтверждаете, значит, алиби у него есть. Так что, не приходил он сюда? — Миноура попытался чуть-чуть запутать опьяневшего художника.
— Может, приходил. А может, не приходил. Вообще он приходит сюда не чаще раза в месяц. Раза два в месяц я бываю у него. Вы спрашиваете про ноябрь? Нет, в начале месяца он не приходил. Жаль, конечно, что не получилось алиби для Муракоси, но лгать я не могу, я человек честный.
— А театр вы любите? — Сыщик переменил тему разговора.
— Театр? Традиционный — да, люблю.
— Значит, в театр Кабуки часто ходите? Может быть, как раз третьего ноября вы были в Кабуки? — Миноура, что называется, впился глазами в лицо собеседника, стремясь уловить все оттенки, которые оно выражало. Лицо Сануки, однако, оставалось невозмутимым.
— Нет, в Кабуки давно не ходил, денег на дорогие театры нет. Я хожу в более дешевые, есть такие в Асакусе. В некоторые с юных лет хожу. Приятно, знаете, ностальгия по юности…