Игры с хищником
Шрифт:
– Неладное творится, Сережка, – проговорила мягко и горестно. – Худое люди говорят про тебя, стыдно на глаза показываться.
Он ощутил толчок, словно от ударной волны, и, вмиг предугадав, что произошло, чуть приподнялся и замер: Евдокия Махоркина не сдержала обещаний, распустила слухи...
Поэтому не сразу спросил:
– И что же говорят?
– Будто ты с одной девкой с Выселок связался, Антониной Махоркиной. Брюхо ей сделал, а потом испугался и всех в тюрьму закрыл...
– Брюхо?..
– Ага, значит, не зря говорят. Знаешь ты Антонину...
–
– Я тоже так подумала... Ну и поехала на Выселки узнать, что да как.
– Зачем?!
– Да скрытный ты, сынок, все от меня таишь. С Ольгой разошелся – слова не сказал, от людей узнала. Раньше скрывал и сейчас все молчишь, с кем живешь, как... Верно оказалось, не сплетни: Антонина Махоркина и в тюрьме посидела, и мальчика родила, Федором назвала и тебя отцом записала. В нашем ЗАГСе-то сначала не догадались, метрики выправили, а хватились, так поздно, Антонина переписать не соглашается... – Она чуть распрямилась. – Глянуть захотелось на внука. Подходить уж не стала, а издали-то посмотрела. Маленький еще совсем, но уже сидит, смотрит по сторонам, глазенки круглые – истинный сычик...
У Сергея Борисовича в груди зажгло и левая рука онемела так, что от движения пальцев разливалась боль. А мать еще ниже голову склонила и говорит:
– Да и не в том беда, сынок... Поглядела я, кто в няньках-то у малыша, и узнала – Виктория Маркс, комсомольским секретарем до войны была. Она ведь, бесстыжая, и отца твоего хотела соблазнить, когда он парторгом работал, терлась возле него. А когда дед твой на мельницу жить ушел, к нему и прибилась. Потом и вовсе куда-то убежали. А вернулись уже Махоркины, я и в толк не взяла, кто такие. И в голову не пришло, да и на Выселках-то не бываю... Выходит, Антонина – тетка тебе, раз Сыча дочь. Ты не бойся, сынок, я одна об этом знаю и молчать буду. Но ведь это беда, коли у нее ребенок от тебя...
Он встал и, стиснув зубы, стал одеваться.
– Ты куда? – спросила мать.
– Не волнуйся, мама. Тоже хочу взглянуть...
– Значит, правда...
К матери он приезжал без водителя, поэтому сел за руль и двинул в сторону Выселок.
Он не бывал там с тех самых пор, когда неудачно сходил за самогоном, поэтому где живут Махоркины, представлял смутно, однако нашел скоро: первый попавшийся мужик с бутылкой в руке показал на приземистую избушку, явно переделанную из амбара. Сергей Борисович бросил машину на дальних подступах и осторожно приблизился к дому: несмотря на поздний час, там горел свет – вероятно, как и в старые времена, шла торговля самогоном. Невзирая ни на что!
Он вдруг подумал, что жизнь на родине никак не меняется, и в этой стабильности было ощущение какой-то независимой, самостоятельной вечности, существующей вне времени и власти.
Сергей Борисович потоптался на вросшем крыльце, постучал в незапертую дверь. И тот час услышал незнакомый голос:
– Да заходи, чего стучишь?
Сеней у дома не было, и он вошел сразу же в избу, разгороженную войлочными дерюгами. За дверью поджидала девушка
– Наталья? – спросил он.
Та стояла разинув рот – не ожидала, однако испуганно покивала головой.
– Где Антонина? Позови ее.
Она шмыгнула за перегородку, и скоро оттуда послышался неразборчивый шепот – спорили. Наконец появилась заспанная Евдокия Махоркина, полупала глазами на ярком свету.
– А, внучок... Чего среди ночи? Не вина ли хочешь?
В этот момент за войлоком заплакал ребенок, и сердце Сергея Борисовича оборвалось. Неведомо каким слухом и чутьем он услышал в этом плаче родное, кровное – его природа откликнулась на зов младенца! Повинуясь этому чувству, он дернулся было за перегородку, но Евдокия с Натальей встали грудью.
– Куда?! Ну-ка иди отсюда! Мы тебя не трогаем, как обещали, и ты нас не трожь!
– Мой сын!..
Евдокия засмеялась, а детский плач стих.
– Обрадовался! Да разве от тебя дети-то рождаются?
– Это мой ребенок!
– Не твой, иди!
– А чей? Позовите Антонину! Антонина?
– Не ори! Дитя разбудишь... Не твой. Тонька лучше знает чей.
– Пусть сама скажет!
– Если твой, так что сделаешь? – с насмешкой стала пытать Евдокия. – Замуж возьмешь? Алименты положишь? Или снова в тюрьму, чтоб глаза не мозолила?
В это время войлок откинулся и появилась Антонина – как тогда, в ночной сорочке, насмешливая и дерзкая.
Только на груди два свежих молочных пятна...
– Не волнуйтесь, Сергей Борисович, это не ваш ребенок.
– Чей?
– Не на допросе, могу и не отвечать.
– Да скажи ты ему! – встряла Евдокия. – Иначе не отвяжемся!
Антонина усмехнулась:
– А что это вас так заинтересовало? Что ночью приехали? Слухов боитесь?
– Я ничего не боюсь, – отрезал он. – Но хочу знать – чей это ребенок?
– Одного надзирателя из КПЗ. – Она потянулась. – Здоровый такой бык! Переспала с ним, чтоб на зону не идти. Беременных с малыми сроками не сажают...
Сергей Борисович этому не поверил.
– Почему тогда отцом записала меня?
– Что мне, тюремщика этого записывать? – Она рассмеялась. – Это я вам в отместку! Чтоб помнили! А если эти дурочки из ЗАГСа проворонили, то пускай теперь сидят, задницы прижмут...
– Тонька, не балуй! – строго оборвала ее Евдокия. – Скажи как есть!
– Пусть Сергей Борисович немножко поволнуется! – еще больше развеселилась та. – Что вы его боитесь? Второй раз не посадит!
– Антонина!
От окрика она несколько увяла, но глаза еще поблескивали смехом.
– Да ладно... Надзиратель ваш тезка, Сергей Борисович, и фамилия такая же. Я как узнала, так сразу стала глазки ему строить. Он и вывел меня ночью, будто на допрос. И так каждое свое дежурство водил... Проверить можно!
Он услышал в ее голосе месть и все равно не поверил. Евдокия и Наталья знали эту историю и глядели на него испытующе, ждали реакции.