Игры с призраком. Кон первый.
Шрифт:
— Сам ведаю!
— А иверень? А одёжа? — Мало ли? — буркнул князь, не зная, что ответить.
— Ханга-то что бает? Та, аль не та?
— Сказывает — та, — недовольно признался Мирослав, — А с чего взяла — молкнет. Поведала что девица эта — воин знатный, и саму Морану ведает как обойти.
— Э-ва! То видно, — засмеялся Купала, хлопнув ладонью по колену — добрый `воин` — хошь меч в руку, хошь джидза спину — не обломалась бы. Ей, поди, и светлицу не вымести, жидка больно, но хороша, не отымешь, краса писанная.
— Нам до того дела — нет! — отрезал князь. — Хворь сойдет, к родичам спроважу!
— Ой
— Такие сирыми не бывают.
— Это, как глянуть, — не согласился друже. — Чья, мерекаешь, будет? Я здешние аймаки ведаю — нету таких, не ищи.
— Знать, за Белынью ее племя.
— Нет, Мирослав. За Белынью лютичи, роски да безмирие. Она не роска — точно! Ничейная она, чую, неспроста в тот дён Гром лютовал. Кабы и в правду его нареченной не оказалась, более ничего на ум не идет.
Мирослав минут пять молчал, как ни верти, а прав десничий — нет таких округ. Почитай, все племена как свою длань знает, беда б с девкой случилась, вмиг кто-нибудь объявился выведывать, искать, и уж точно бы руку не подняли — женщины святы. Они земле матушке — сестры. Женщина род длит, Землица род кормит. Осерчал муж али отец наказать волен, но с умом, охладил хворостиной и будя!
Однако поднял же какой-то изувер на девицу руку свою поганую, изранил, косу срезал. Лютичи, не иначе, одни в округе лядоки.'Ладно`- вздохнул Мирослав, смиряясь — `Нам девицу послали, нам ее и берёжить. Гость свят, а кто да за что? Потом разберёмся.
— Тады, ой, Купала! Бери хворостину и к Устинье в подмогу, удальцов любопытных охаживать, а я в повалушу, недосуг мне. Да смотри, не сегодня-завтра выйдет на крыльцо гостьюшка — хворостину на дреколье менять придется, ежели не на палицу, — усмехнулся князь и пошел в терем, а десничий так сидеть и остался, голову свесив.
Весь вечер городище тревожно гудело, смакуя весть о лесном подарке. Баяли: девка молода да пригожа, раскрасавица и впрямь — богиня, только вот злодеями поранена шибко. Кто серчал на охальников, веред учинивших, кто сомневался — имеет ли байка место, кто беспокоился — к добру найденка аль к худу, а кто верил твердо, до оскомины на своем настаивал, старадавнее вспоминая, поучая.
Межате с Мерилой весь вечер и следующий день проходу не давали, подробности выпытывали, а те и рады, заливались соловьями, расписывали, как дело было, не утаивали. Князь недобро хмурился, Купала ворчал беспрестанно на назойливых, пытливых гридней. Молодые дружники с завистью на десничего глядели, на сотоварищей — счастливцев, гадали, почто этим светлая богиня повстречалась, почто не им? Чем теперь Мерилу с Межатой за подмогу одарит?
Однако большинство мирян не верило, руками махало — ну, вас, с байками, брехня, бабьи сказочки. Эка невидаль, — девку глупую лес послал, в мужнюю одёжу вздетую. Чему дивиться? Волосу обрезанному? А ежели за дело? Может она неслух, каких свет не видывал? Вот что поранили, до руды изувечили-то, да! Грех пред богами великий. Срамники бесчестные, никак лютичей дело, кому ж еще?
Погудело городище да смолкло, словно затаилось. Языком мести дело бабье, мужам не по чину, без того забот хватает, а что дале будет — время покажет. Богам-то, всяко, виднее…
Г Л А В А 6
Она
`Это ненормально лежать, как то бревно на потолке, и знать о себе еще меньше, чем оно. Может, я умерла, а это мой склеп? — подумала девушка и тут же одернула себя: `Ерунда! Я пытаюсь мыслить, анализировать, руки, ноги шевелятся…
И в склепах занавесок не бывает!`
Девушка села и уставилась на странную, серую материю, покрывавшую ее руки, на тряпичное одеяло, мягкое на ощупь, вполне осязаемое, хоть и чудное, сшитое из разных лоскутков. Она резко откинула его и огляделась. Туман больше не клубился перед глазами, но легче от этого не стало. Она четко видела предметы и даже знала, что это, но не понимала — откуда?
Бревенчатый потолок, бревенчатые стены, доисторический сундук, как музейный экспонат, памятник древнему зодчеству стоял у небольшого оконного проема, который, кажется, и не подозревал о таком изобретении, как стекло или пластик. Над ним висела свернутая в рулон меховушка, перевязанная бечёвкой. От окна до стены вылинявшая, не определенного цвета занавеска, за которой раздавался мерный стук, словно дивизия солдат устроила набег на столовую и брякая ложками поглощала пищу. Девушка нахмурилась, незамысловатый интерьер и звуки за шторой настораживали, внося в душу тревогу и соединяясь с обитающим там беспокойством. Она и так чувствовала себя не лучшим образом, словно потерянный ребенок, не знающий и не понимающий элементарного.
Сознание выдавало массу вопросов и на все был один невразумительный ответ: ха лене — `никто'.
` Хорошо, буду Халеной… ладно, что не холерой… интересно, в чем разница? ` Девушка осторожно спустила ноги на пол и невольно улыбнулась — здорово-то как! Половицы были прохладными, гладкими.
`Сейчас бы куриную лапку размером с теленка и литров 20 молока`, - размечталась она, плотоядно облизываясь.
Звуки за завесой не давали покоя и манили. Она встала и, сделав пару шагов, не смело выглянула за полотно. В комнате никого не было, только гладкие, широкие лавки у двух оконных проемов, идентичных тому, что в ее закутке, какая-то странная штука, то ли прялка, то ли вечный двигатель, сундук и еще одна занавеска слева, за которой и раздавалось бряканье. Девушка, поколебавшись с минуту, решительно шагнула за нее и опешила.
— Ничего себе! — вырвалось невольно.
В огромной комнате посередине стоял длинный стол, за которым на длинных лавках восседало 70 мужчин, не меньше, и мирно поглощали пищу. Глиняные кувшины с причудливыми рисунками, огромные плоские блюда с лепёшками, хлебными ломтями, овощами, деревянные и глиняные миски, глиняные бокалы, деревянные ложки. А сами едоки? Холщовые рубахи, у кого грубые, серые, у кого светлые с вышитой тесьмой по краю рукава и подолу, но все мужчины, как на подбор: широкоплечие, крепкие, здоровые, с длинными, преимущественно светлыми волосами и огромными ручищами, в которых ложка казалась столь же неестественным предметом, как если б они ели палочками для тартинок.