Игры с призраком. Кон третий.
Шрифт:
Женщина поежилась — как страшно осознавать, что ты готова забыть все, простить, сломать себя, согнуть ради него. Даже не ради ответного жеста или простой улыбки — за то, что у нее есть возможность дышать с ним одним воздухом.
Где ты гордость?
Где ты сила воли?
Где ты логика и разумное мышление?
Где ты сама, когда любишь?
И что делать с этой любовью, когда нет сил любить, но еще невыносимее даже представить, что не любишь?
Ричард…
Кровь к крови, плоть к плоти, душа к душе — много лет. И вот в один час, один миг сросшуюся, сплавленную воедино с другой душой душу делят, пилят как по живому, напоминая, что она не твоя, а ты не ее. Как можно? Как пережить это открытие? Как свыкнуться с мыслью, что нет «их», а есть «он» и «она». Неделимое оказалось разделенным, распаянным — распятым. И Анжина чувствовала, что распинают ее душу, и готова была терпеть эти муку ради одной маленькой и хлипкой надежды, что может быть через сутки или год она вновь услышит его голос, и пусть с упреком, и пусть с ненавистью, но хоть так обращенный к ней.
Безумие. О чем она думает, что творит? С чем смиряется?
Разум, воля, где вы?
Все к алтарю его стоп, к ногам воздвигнутого в душе обелиска своему герою: гордость, смысл, жизнь? И даже мысли, что это неправильно — не возникает.
Как не сойти с ума, не повредиться рассудком, пытаясь понять, где он, где она, не потерять себя, не теряя его? Ведь он это она, а она — это он.
Кто ты? — зажала плед в руке, не видя, не осознавая того: кто ты?! Глупая гусыня или сильная женщина?! Влюбленная дура или разумный человек? Ты не нужна Ричарду — не нужна!!
Дура… — уткнулась лицом в пушистое полотно: прости, Ричард, я не могу расстаться с тобой. Прости… Ты прав: я действительно урод и калека…Пусть так, любимый, но глубоко в сердце ты со мной и я не отдам тебя, не выпущу, хоть и ничем не потревожу наяву. Я люблю тебя. Я живу тобой… Зачем мне жизнь если нет тебя? Зачем я есть? К чему? Никчемное существо — ты прав, прав…
Ричард нехотя поднялся. Обещал? Нужно сходить и хотя бы глянуть, что там делает клон.
И кто его за язык тянул? — вздохнул, выходя из кабинета.
Всевышний, помилуй его, — молила Анжина: худой стал, осунулся. Плохо ему. Отдай мне его боль, Всевышний — ему она не к чему, а я переживу. Прошу тебя, помилуй его, спаси, сохрани, помоги.
— Помоги ему… помоги…
Король лениво толкнул двери в покои Кирилла, прошелся по комнатам и застыл на пороге спальни, с прищуром разглядывая скрюченную на смятой постели куклу.
— Помоги ему, помоги, — донесся ее шепот до него.
Ричард с каменным лицом прошествовал к диванчику и сел. Уставился на женщину, прямо в ее темные глаза. Пробежался взглядом по далеко не королевской одежде, увидел шрам над губой, рубцы на руке и отвернулся — неприятно осознавать, что эти метки оставил он. Пусть она клон, пусть тварь каких свет не видел, но его совести все равно.
— Помилуй и прости его…
Не видит она его что ли? — нахмурился. Нет, почти в глаза смотрит. Опять играет? Кого на этот раз и зачем?
И поморщился: только загадок этого никчемного чучела ему и не хватало. Сейчас все бросит, разгадывать начнет!
Покосился в сторону, взял лежащую на диване книгу и раскрыл наобум.
" Разум — прагматик. Глаза видят внешние проявления и передают ему информацию. Они обманываются и обманывают его. Он обманывает человека. Сердце же «глаза» души — оно не обманет. Следуй его словам, его зову и ты найдешь истину даже в самых дебрях лжи и обмана", — прочитал первое попавшееся на глаза. И прищурился, глянул на обложку: хефесский монах Селий "Личность истины". Ничего себе, какие книги читает Кирилл.
Король бухнул томик на место и хмуро покосился на куклу. Та словно только сейчас заметила, что в комнате посторонние — села, уставилась отчего-то поверх головы мужчины.
— Кирилл?
Так и есть — играть вздумала. Какую роль на этот раз себе взяла? — невольно скривился Эштер.
— Нет.
— Ричард?
Голос упал до шепота, лицо растерянно вытянулось, глаза стали огромными… и по-прежнему смотрели поверх головы Ричарда. Тот обернулся проверить, что же там так заинтересовало клон? Ничего примечательного: портьера, окно и вид на аллейку.
— Для тебя: Ваше Величество, — бросил сухо, исподлобья разглядывая актрису.
Та смутилась, села, спустив ноги на пол и скромно сложив руки на коленях:
— Ты пришел поговорить? Спасибо.
Ричард прищурился: что-то не так. Отклонился в сторону — взгляд женщины не последовал за ним. Ему кажется или у нее действительно что-то со зрением?
— Просто так заглянул, — бросил недобро, заподозрив подвох. И не такие каверзы кукла устраивала. С нее станется нервы помотать. Встал осторожно, стараясь не шуметь отошел и взял с вазы яблоко, поглядывая на женщину, что даже головы не повернула, не моргнула. Не заметила будто что он отошел.
А ему поверить? Сейчас?
— Лови, — бросил фрукт.
Анжина вздрогнула и обернулась на его голос, что оказался неожиданно в стороне. Яблоко ударило в плечо и, упав на пол, покатилось. Женщина попыталась понять, что это было, нащупать то, что в нее попало.
Ричард замер глядя на ее неуверенные движения, типичные для абсолютно слепых.
Факт или игра?
Разум твердил — ложь, а сердце сжалось от мерзкого чувства вины и жалости к собственной жертве. Совесть тут как тут напомнила ту нелицеприятную драку в парке. Нет, не драку — целенаправленное избиение.
Ланкранц поморщился и, шагнув, поднял плод, еще раз заглянув в глаза клон. Они были пусты и темны.
— Другое дам, — буркнул недовольный и ее видом и собой. Кой черт он ее жалеет? Какого черта себя в чем-то винит? Разве она не заслужила не то что слепоты — смерти? Разве он не в праве был не то, что сорваться на нее — казнить?
Да! — рявкнул король.
Нет, — заметила совесть.
Сволочь ты, — сжалось сердце.
— Что у тебя с глазами? — спросил тихо Анжину, вкладывая в руку другое яблоко.
— С глазами?… — о чем он? Какие глаза, какие фрукты? Он прикоснулся на миг — вот главное! Он рядом — вот важное! — Ничего… Ерунда. Я поговорить хотела…
И не знает, что сказать. Нет слов. Горло сдавило от волнения, слезы сами наворачиваются и так хочется протянуть руку и дотронуться до Ричарда, почувствовать тепло его кожи под пальцами, биение сердца рядом, ощутить себя нужной ему хоть на миг. Нет, пусть и ненужной, а хотя бы не отвергнутой. Разве это много?
— Что хотела? — хотел спросить грубо, а вышло тихо и мягко. Жалость! Куда бы деть ее?… А еще вину, что все сильнее грызет его. Думать не надо, внимания обращать!