Игры современников

Оэ Кэндзабуро

Диверсионный отряд, состоявший из ветеранов, имеющих опыт охоты в девственном лесу, был разбит на команды по три человека, которые именовали себя правофланговым, центровым и левофланговым и располагались в двух с половиной метрах друг от друга. Засады были устроены покомандно в наиболее опасных местах, где они сами во время охоты сталкивались с немалыми трудностями. Солдаты наступали, поднимаясь по склону цепью с промежутками в пять метров. Местность была пересеченной, и наибольшую опасность представляли те участки, где солдат пропадал из поля зрения своих товарищей справа и слева. Поэтому засады устроили так, чтобы эти опасные места – поваленные деревья, обломки скал, рытвины – оказались под прицелом. Когда одна из наступающих групп приближалась к такому месту и тот или иной солдат оказывался изолированным, центровой брал его на прицел и убивал. Для этого было достаточно одного, в крайнем случае двух выстрелов из охотничьего ружья. После чего центровой тут же отходил назад и прятался в чаще. Товарищи подбегали к убитому справа и слева, и сразу же правофланговый стрелял в правого, а левофланговый – в левого. Обоих убивали, как правило, с первого же выстрела. В результате в цепи наступавших образовывался разрыв в двадцать метров, и поддерживать между собой связь они уже не могли, сколько ни перекликались. Пользуясь возникавшей неразберихой, сидевшие в засаде правофланговый и левофланговый тоже отходили назад. Такая тактика обороны, как ты понимаешь, сестренка, принесла отряду боевой успех: все команды, за исключением одной, убили по три человека.

Таким образом, боевые порядки наступающих нарушились, а Безымянный капитан, который не предусмотрел возможности такого исхода, не смог перестроить своих солдат. У офицеров и солдат армии Великой Японской империи было настроение как на больших весенних или осенних маневрах, они будто зайца шли травить. Если бы диверсионный отряд продолжал свои действия в девственном лесу, офицеры и солдаты, охваченные паникой, врассыпную обратились бы в бегство. И тогда психологически Безымянному капитану была бы нанесена, безусловно, еще более глубокая травма. Как командир роты он был бы обязан созвать военный трибунал и предать суду всех, кто сорвал операцию «Охота в горах». Но в таком случае пришлось бы привлечь к ответственности и само командование, спланировавшее и осуществлявшее ее.

В результате оплошности, допущенной одной из команд диверсионного отряда, боец команды был ранен и взят в плен. Если бы этого не случилось, Безымянный капитан вынужден был бы признать свое полное поражение. Но и без того из-за неудачи этой операции военная кампания армии Великой Японской империи, едва развернувшись, снова застопорилась.

5

Итак, Безымянный капитан имел повод свернуть операцию, которая, как известно, закончилась полным его поражением. Этим поводом послужила оплошность одной из команд диверсионного отряда, до сих пор действовавших наверняка и без потерь. Произошла непредвиденная заминка: центровой и левофланговый несколько растерялись из-за действий правофлангового, допустившего оплошность. Сами они с большим трудом сохранили выдержку, но спасти товарища уже не смогли и только в ярости обливались холодным потом. На первом этапе атаки эта диверсионная команда преуспела не меньше других. Она устроила засаду за огромной, как танк, скалой, густо увитой диким виноградом. Только здесь, у скалы, где отступили деревья-великаны, проглядывало небо, и благодаря пробивавшимся солнечным лучам куст особенно пышно разросся. Это, сестренка, был знаменитый куст дикого винограда, хорошо известный нам в детстве: именно с него я каждый год собирал для тебя ягоды – ты еще так их любила! Рискуя заблудиться, я добирался до этого одинокого куста, куда даже птицы не залетали. И при этом все время вспоминал рассказы о пятидесятидневной войне…

Команда, укрывшаяся в засаде за огромной скалой, определила, что поднимающиеся по склону солдаты противника, скорее всего, будут обходить ее справа, если смотреть с их стороны. Слева скала примыкала к небольшой возвышенности, и поэтому логично было предположить, что они попытаются обогнуть ее именно справа, где родник пробил узкую расщелину. Расстояние между солдатом, находившимся перед скалой, и его товарищем справа сократилось, а солдат, поднимавшийся слева, оказался в одиночестве. Центровой его застрелил и тут же отступил в глубь леса. К убитому подбежал солдат, шедший левее, – его сразу же снял выстрелом левофланговый, но тут появились сразу двое солдат, огибавших скалу справа. Правофланговый застрелил одного из них и попытался отступить. Однако другой солдат, черт бы его побрал, оказался парнем отважным и сломя голову ринулся за ним. Убегая, правофланговый поскользнулся и сорвался вниз со склона, потом стал снова взбираться вверх и вдруг потерял ориентацию. Он взбежал на скалу, опять спустился с нее и оказался в долине, прямо в расположении вражеских войск. За ним по пятам мчался отважный солдат, которому жить явно надоело. Обезумевший от погони правофланговый ворвался в гущу наступавших солдат второго эшелона и был захвачен в плен. При этом он успел получить еще три ранения и потому, когда его приволокли в штаб и Безымянный капитан устроил ему допрос с пристрастием, испустил дух. Безымянному капитану так и не удалось выудить сведения у первого захваченного пленного и скорректировать ход операции. Польза от него была только та, что, представив захват партизана блистательным успехом, Безымянный капитан смог приостановить операцию.

Правофланговый, доставленный в качестве пленного в штаб и умерший при обстоятельствах, которые не могли даже вообразить себе разведчики нашего края, в мирное время был хозяином мелочной лавки, торговавшей сакэ и соей, по прозвищу Живодер. Поскольку он был убит в самом начале пятидесятидневной войны, то есть исчез из долины до нашего с тобой, сестренка, рождения, значит, это лишь мое воображение убедило меня в том, будто я своими глазами видел, как он в охотничьей шапке и спортивных брюках разъезжал на велосипеде с огромным ящиком, прикрепленным спереди, а велосипед тащила на красных стеганых постромках огромная собака. Но собаку эту я действительно не раз гладил, запустив руку в густую теплую шерсть на ее спине. Наверное, сестренка, и тебе приходилось это делать.

Пес ненамного пережил Живодера – дождался того дня, когда во время войны на Тихом океане всех собак в долине и горном поселке по приказу властей отловили с целью заготовки меха для армии. В тот день ветер далеко разносил запах крови убиваемых собак, и люди нашей долины будто заново пережили ужасающую резню, которой завершилась пятидесятидневная война. С утра дети увели своих собак в лес (а я, не имея собственной, спасал собаку Живодера) и спрятали там среди одичавших, но из этого ничего не вышло – привыкшие к своему дому, они вернулись вслед за нами; от собачьей крови река едва не вышла из берегов.

Живодер был торговцем, ездившим из долины в горный поселок и обратно на велосипеде, который таскал огромный пес с короткой рыжей шерстью. Иногда со скуки, утомившись однообразием дороги, по которой ему приходилось ездить изо дня в день, он мог сказать, например, случайной девочке, у какого-нибудь амбара в горном поселке рвавшей космеи и ромашки:

– Тебя сюда взяли на воспитание из долины. А хочешь, отвезу к родной мамаше?

За это его осуждали. Сорокалетний Живодер не пользовался уважением ни у соседей, ни даже в собственной семье, и в прозвище, которое он получил за то, что заставлял таскать велосипед своего пса – пусть он ростом с теленка, но все же слабее человека, – явно сквозила презрительная насмешка над ним.

С того дня как Живодер во время операции «Охота в горах» был тяжело ранен, попал в плен и умер в лагере противника, начались странные явления. Они производили сильное впечатление на людей нашего края, укрывшихся в глубине леса во время пятидесятидневной войны и сражавшихся с врагом, так как свидетельствовали о том, что Живодер был человеком сентиментальным, испытывавшим к своей семье и собаке любовь гораздо более глубокую, чем можно было предположить. В тот вечер, когда женщины, дети и старики, прятавшиеся в лесу от наступающих войск противника, собирались вернуться на место старого лагеря, семью Живодера посетил его призрак. Я употребляю слово «призрак» в том значении, какое раскрывается в легендах. А значение это такое: тело человека умирает и душа, расставшись с ним, улетает с земли – как раз в этот момент призрак умершего и является своим близким. Пес, которого Живодер нещадно эксплуатировал – стоило его освободить от постромок, как он без сил валился на землю, – уставившись туда, где сквозь листву пробивались багряные лучи солнца, завыл, словно изнемогая от тоски по хозяину. Жена Живодера, согбенная под тяжестью палатки и домашнего скарба, и маленькие детишки, подняв головы, увидели, что в редкой траве в тени могучего дерева с горестным видом застыл Живодер. В охотничьей шляпе, чуть наклонившись вперед, он, точно расплывчатое изображение в эпидиаскопе, парил, не касаясь земли прочными ботинками, которые сам сшил, чтобы удобно было крутить педали велосипеда.

– Чудно, чего здесь отец делает? Вроде бы смотрит на нас, а вроде бы и нет. И не подходит. Может, это мы сон видим? – сказала жена Живодера, не столько обращаясь к детям, сколько разговаривая сама с собой – только повернувшись в их сторону.

Еле различимая фигура постепенно теряла очертания, пока не исчезла совсем. Призрак Живодера появлялся и исчезал в тот вечер много раз, пока они добирались до места, где был разбит лагерь. Жена Живодера набралась смелости и пошла к старикам в штаб, руководивший боевыми действиями. Тогда отец-настоятель, опираясь на свои знания, почерпнутые из мифов и преданий нашего края, гораздо более доскональные, чем у стариков, объяснил ей, что означает появление призрака.

Живодер героически сражался, пока не попал в плен, докладывали его боевые товарищи по диверсионному отряду; но прежде, чем его схватили, он, наверное, был тяжело ранен и, как это ни печально, сейчас, видимо, уже мертв, хотя разведке нашей ничего об этом не известно. Скорее всего, душа Живодера из сострадания к родным и собаке, которые не знают о его смерти и продолжают ждать, решила сообщить им, что он умер и ждать его возвращения бессмысленно. Кроме того, Живодер хотел, чтобы семья отслужила молебен за упокой его души. Потому-то он и явился своим близким, но, опасаясь, что напугает их своей явственностью, предстал едва различимым. Он, должно быть, показывался несколько раз, пока не убедился, что они догадались о его смерти. В прошлом неоднократно бывали случаи, когда душа умершего являлась вновь и вновь. Существует немало прецедентов, которые научили нас правильно на это реагировать. Необходимо подать знак душе покойного: «Все понятно, теперь мы узнали о твоей смерти», но при этом демонстрировать это слишком явно тоже недопустимо – ведь существует табу на все, что касается границы между жизнью и смертью. Любая опрометчивость может лишить покоя душу умершего. Поэтому в данном случае наиболее естественным было бы вести себя так, будто призрака не видишь, но при этом постараться умиротворить душу Живодера, дав ему понять, что догадываешься о его смерти. Если призрак и на другой день появится, нужно спокойно и обстоятельно повторить все снова. И вести себя так надлежит до тех пор, пока душа Живодера не обретет покоя и не проследует по естественному пути, предначертанному всякому человеку после смерти…