Игры всемогущих Богов

Рыбаченко Олег Павлович

Вольф-Адольф осклабляясь, заявил:

– Личность в истории, как руль у корабля, но только доверие народа является тем парусом, позволяющим достигнуть цели!

После паузы Геббельс продолжил:

– В последние дни английская и американская пресса много писала об отношении немецкого народа во время кризиса. Похоже, англичане думают, что они знают немецкий народ гораздо лучше, чем мы, его руководство. Они дают лицемерные советы насчёт того, что нам делать и что не делать. Они думают, что сегодняшний немецкий народ - это тот же немецкий народ, что и в ноябре 1918 года, который пал жертвой их убедительной лжи. Мне нет нужды доказывать лживость их утверждений. Это сделает сражающийся и трудящийся немецкий народ. Впрочем, мои немецкие товарищи, для того чтобы ещё больше прояснить ситуацию, я хочу задать вам ряд вопросов. Я хочу, чтобы вы ответили на них по мере ваших знаний, согласно вашей совести. После того как 14 июня аудитория встретит меня аплодисментами, на следующий день английская пресса сообщила, что всё это было пропагандистским шоу, не отражающим подлинного мнения немецкого народа. (Спонтанные возгласы "Фу!", "Ложь!" "Пусть они сами сюда приедут! Они узнают, что это не так!") Я пригласил на сегодняшнее собрание типичных

представителей немецкого народа, в лучшем смысле этого слова. (Слова министра сопровождались бурными аплодисментами, которые усилились, когда он перешёл к собравшимся представителям армии.) Передо мной - ряды раненных немецких солдат с Западного фронта, без ног и без рук, с раненными телами, потерявшие зрение, пришедшие с сиделками, мужчины в расцвете сил с костылями. Пятьдесят из них носят Рыцарский Крест с Дубовыми Листьями, являясь яркими примерами нашего сражающегося фронта. За ними - рабочие с берлинских танковых заводов. За ними - партийные служащие, солдаты сражающейся армии, врачи, учёные, артисты, инженеры и архитекторы, учителя, чиновники и служащие учреждений, гордые представители каждой области нашей интеллектуальной жизни, которые даже посреди войны творят чудеса человеческого гения. Я вижу во Дворце спорта тысячи немецких женщин. Здесь и молодёжь, и старики. Ни один класс, ни одна профессия, ни один возраст не остались без приглашения. Я могу со всей уверенностью сказать, что передо мной собралась показательная выборка немецкого населения - как с тыла, так и с фронта. Так ли это? Да или нет? (Творящееся в Дворце спорта - нечастое зрелище даже для этой старой боевой арены национал-социализма. Массы людей вскакивают на ноги. Тысячеголосый ураган выкрикивает "Да!" Участники испытывают стихийный народный референдум и, волеизъявление.) Вы, мои слушатели, на данный момент представляете весь народ. Я хочу задать вам десять вопросов, на которые вы ответите за немецкий народ на весь мир, но прежде всего для наших врагов, слушающих нас по радио. (Слова министра можно, расслышать только с большим трудом. Возбуждение толпы достигло кульминации. Каждый вопрос подобен острой бритве. Каждый собравшийся чувствует, что обращаются лично к нему. На каждый вопрос собравшиеся, отвечают с полным соучастием и энтузиазмом. Дворец Рейхстага оглашается единым возгласом одобрения.)

Геббельс воистину стал человек-динамо:

Англичане утверждают, будто немецкий народ потерял веру в победу. Я спрашиваю вас: верите ли вы, вместе с Фюрером и нами, в полную и окончательную победу немецкого народа? Я спрашиваю вас: намерены ли вы следовать за Фюрером сквозь огонь и воду к победе и готовы ли вы взять на себя даже самое тяжёлое личное бремя? Второе. Англичане говорят, будто немецкий нард устал воевать. Я спрашиваю вас: готовы ли вы следовать за Фюрером как фаланга тыла, стоя позади сражающейся армии, и вести войну с фанатичной решимостью, несмотря ни на какие повороты судьбы, до тех пор, пока победа не будет за нами? Третье. Англичане утверждают, будто у немецкого народа больше нет желания принимать растущие требования правительства к труду на военные цели. Я спрашиваю вас: намерены ли вы и весь немецкий народ трудиться, если Фюрер прикажет, по 10, 12 и, в случае необходимости, 14 часов в день и отдать всё для победы? Четвёртое. Англичане утверждают, будто немецкий народ не ободряет принятые правительством меры по тотальной войне. Будто он хочет не тотальную войну, а капитуляцию! (Крики: Нет! Ни за что!) Я спрашиваю вас: хотите ли вы тотальную войну? Если потребуется, хотите ли вы более тотальную, и радикальную войну, чем вы вообще можете сегодня представить? Пятое. Англичане утверждают, будто немецкий народ потерял веру в Фюрера. Я спрашиваю вас: доверяете ли вы Фюреру сильнее, крепче и непоколебимей, чем прежде? Готовы ли вы целиком и полностью следовать ему, куда бы он ни пошёл, и делать всё, что только потребуется для доведения войны до победного конца? (Многотысячная толпа поднимается как один, проявляя беспрецедентный энтузиазм. Тысячи голосов сливаются в один: "Фюрер, приказывай - мы следуем за тобой!" Дворец сотрясает волна возгласов "Хайль!" Словно по команде, поднимаются флаги и знамёна, как высшее выражение торжественного мига, когда толпа воздаёт честь Фюреру.) Шестое. Я спрашиваю вас: готовы ли вы отныне отдавать все свои силы для обеспечения восточного фронта людьми и вооружением, необходимыми ему для того, чтобы нанести сионизму смертельный удар? Седьмое. Я спрашиваю вас: клянётесь ли вы торжественно перед фронтом, что тыл надёжно стоит за ним и, что вы отдадите ему всё, что ему нужно для победы? Восьмое. Я спрашиваю вас: хотите ли вы, в особенности женщины, чтобы правительство делало всё возможное, чтобы побудить немецких женщин отдать все свои силы работе на военную экономику, а также освободить мужчин для фронта везде, где это только возможно, тем самым оказав помощь мужчинам на фронте? Девятое. Я спрашиваю вас: одобрите ли вы, в случае необходимости, самые радикальные меры против небольшой кучки уклонистов и спекулянтов, делающих вид, будто сейчас не война, а мир, и использующих народную нужду в своих корыстных целях? Согласны ли вы, что наносящие вред военной экономике должны лишиться головы? Десятое, и последнее. Я спрашиваю вас: согласны ли вы, что, прежде всего во время войны, согласно платформе национал-социалистической партии, все должны иметь одинаковые права и обязанности, что тыл должен нести тяжёлое бремя войны совместно и что бремя следует поровну разделить между начальниками и простые служащими, между богатыми и бедными? Я задал вопросы, и вы мне на них ответили. Вы - часть народа, и ваши ответы - это ответы немецкого народа. Вы сказали нашим врагам то, что они должны были услышать, чтобы у них не было никаких иллюзий и ложных идей. Сейчас, так же как и в первые часы нашего правления и в последующие десять лет, мы тесно сплочены с немецким народом. За нами - самый могучий союзник на всей земле, сам народ, и он полон решимости следовать за Фюрером, что бы ни случилось. Он готов нести самое тяжёлое бремя, лишь бы это привело к победе. Какая сила на земле сможет помешать нам, достичь этой цели? Мы должны победить, и мы победим! Я стою сейчас перед вами не только как представитель правительства, но и как представитель народа. Вокруг меня - мои старые партийные товарищи, занимающие высокие народные и правительственные посты. Рядом со мной сидит товарищ Шпеер. Фюрер поручил ему крайне важную задачу по мобилизации немецкой военной промышленности и снабжению фронта всем необходимым оружием. Рядом со мной сидит товарищ Лей. Фюрер возложил на него руководство немецкими рабочими, включая обучение их беспрестанной работе на военную экономику. Мы в глубоком долгу перед товарищем Заукелем, которому Фюрер поручил доставить в Рейх сотни тысяч рабочих для поддержки нашего народного хозяйства; это то, что наш враг сделать не в состоянии. С нами также все руководители партии, армии и правительства. Мы - дети народа, сплочённые самым критическим моментом за всю нашу национальную историю. И мы обещаем вам, обещаем фронту, обещаем Фюреру, что мы превратим тыл в такую силу, которой Фюрер и его сражающиеся солдаты смогут полностью доверять. Мы торжественно клянёмся, что будем делать в нашей жизни и работе всё, что необходимо для победы. Мы наполним наши сердца политическим рвением, вечным огнём, пылавшим во время великих битв партии и государства. Никогда во время этой войны мы не позволим себе стать жертвой лживой и лицемерной объективности, которая столько раз приносила великие беды немецкому народу на протяжении его истории! Когда началась война, мы обратили наш взор к народу и только народу.

То, что служит его борьбе за жизнь, - хорошо, и это надо поощрять. То, что вредит его борьбе за жизнь, - плохо, и это надо устранять и искоренять. С горячим сердцем и холодной головой мы преодолеем нелёгкие проблемы этой стадии войны. Мы на пути к окончательной победе. И победа эта покоится на нашей вере в Фюрера. В этот вечер я хочу ещё раз напомнить всему народу о его долге. Фюрер ждёт, что наши будущие поступки затмят всё, что мы делали до сих пор. Мы не хотим обмануть его ожиданий. Так же, как мы гордимся им, он должен гордиться нами. Великие кризисы и потрясения в народной жизни показывают, кто настоящий мужчина и кто настоящая женщина. У нас больше нет права говорить о слабом поле, ибо оба пола проявляют ту же решимость и ту же духовную мощь. Народ готов на всё. Фюрер приказал, и мы последуем за ним. В этот час национальных раздумий и размышлений мы твёрдо и непоколебимо верим в победу. Мы видим её перед собой; нам нужно только протянуть к ней руку. Мы должны научиться подчинять ей всё. Таков долг данной минуты. И наш лозунг должен быть таким: "Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!" (Заключительные слова министра потонули в нескончаемых бурных аплодисментах.)

. ГЛАВА Љ 6

Берия сделал краткий доклад связи с амнистией. Сообщил, что в целом дела идут спокойно, но в паре городов появились листовки. Нарком с определенной тревогой заметил:

– Нашу доброту, слишком много желающих интерпретировать, за слабость!

Сталин-Громыко с улыбкой ответил:

– Боится показаться слабым, тот, кто и в самом деле слаб! А я же хочу править справедливо по царски. Кого хошь милую, а кого надо наказываю! Справедливость требовала милосердия. И его получили.

Берия полушепотом произнес:

– Однако Ежова мы еще не успели расстрелять, а он ведь тоже попадает под амнистию.

Вождь-попаданец еще шире улыбнулся:

– Думаешь, что Николай Иванович представляет для нас серьезную опасность?

Нарком серьезно ответил:

– В плане возможности совершения военного переворота, то нет, но знает он слишком много и если будет утечка информации за рубеж...

Сталин-Громыко прервал Берию:

– Пока еще никто железный занавес не отменял. Как он утечет?

Нарком хитренько отметил:

– Иностранные шпионы сами будут за ним следить. Пойдут на контакт, расколют. Подумайте над этим великий!

Вождь-попаданец просто приказал:

– Тогда лучше устройте за Ежовым слежку или...
– Громыко стал еще хитрее.
– Организуем утечку информации на Запад. Такую которая наиболее выгодная нам. Используем к своей пользе новое положение!

Берия низко склонил голову и прошептал:

– А вы товарищ Сталин и в самом деле светлая голова!

Вождь-попаданец хитро ответил:

– Понятие светлая голова в минимальной степени относится к седине, особенно у правителей и путан!

Берия хихикнул в ответ:

– Да безусловно! Ваши слова как всегда мудры величайший.

Громыко- Сталину не слишком нравились слова наркома, очень уж он льстив, но уже приобретающий хитрые навыки попаданец сделал вид, то ему все равно. Следующим шагом стало его решение проехаться поездом в Сибирь и посмотреть, как живет простой народ. Это должно было как-то приблизить вождя к свободному обществу. Правда сначала нужно довести дело до конца, чтобы Верховный Совет и Совет национальностей окончательно утвердили полномочия Председателя СССР.

Заседание наметили следующий день, а Громыко вынес на утверждение политбюро окончательный проект поста главы государства.

Председатель СССР получал право отправлять в отставку всех чиновников союзного значение и также назначать. Только лишь узкий круг высшего звена при этом утверждался выборным Верховным Советом. Избирался Председатель в результате всенародного голосования скором на пять лет, но не более, чем на три срока. Являлся Верховным Главнокомандующим Армии и Флота, имел право на введение в стране чрезвычайного и военного положение с последующим утверждением в Верховном совете, а также право на объявление войны, и ведение болевых действий за пределами страны. В целом вариант похож на американский и российский. Хотя Громыко и ввел некоторые отличия, так например именно три срока правления. Что на его взгляд довольно логично. Пятнадцать лет вполне достаточно для реализации почти любой долгосрочной программы и в тоже время наличие лимита определяет сменяемость властей.

Одновременно на первый пятилетний срок председателя в качестве исключения избирает Советский парламент, и он не входит в общий ограничитель на три срока.

Громыко пошел на это преднамеренно. Во-первых, чтобы не спровоцировать раскачку лодки, во-вторых, в себе Михаил был уверен, а в преемнике нет, так что двадцать лет правления, это когда уже Сталину будет за восемьдесят, станет, вполне достаточно.

В реальной истории вождь умер в марте 1953 года. Возможно насильственной смертью. Ну что же, он Громыко избавится Лаврентий Палыча куда раньше. Тем более пост председателя позволяет это сделать сразу же и одним росчерком пера. И вообще насколько важно обеспечить свою власть правовыми методами свидетельствует съезд в 1952 году, когда ослабевший Сталин не сумел провести большую часть своих решений, и даже подчистить политбюро.

А вот Эльцин не смотря на полную утрату в 1999 году всякого авторитета в народе, взял и отправил в отставку популярное правительство. Ему это сошло с рук потому, что произошло юридическое и правовое оформление авторитаризма. Сталин же был автократом и диктатором по факту, но не никак ни де-юре! В этом слабость положения вождя.

Генерал Громыко же решил узаконить автократию. В будущем это должно придать стране определенную стабильность, когда четко видно, кто есть вождь и чего от него ждать. Без всяких инерционных систем - типа коллективного управления.