Их Италия. Путешествие-размышление «по сапогу»
Шрифт:
Познер: Я задал вам этот вопрос, потому что… Я сейчас скажу вещь, которую обычно интервьюеры не говорят… Я сам прожил со своей женой тридцать семь лет и потом расстался. Это было очень непросто. И поэтому мне интересно узнать, как вы дальше жили после тридцати лет совместной жизни, любви?
Альбано: Я с детства учился бороться. Я боролся, чтобы выбраться с юга Италии. Я боролся, когда был в Милане, практически никого не зная, в своего рода джунглях, и день за днем пробивал себе путь, к тому же с большим успехом. И затем случилось вот так… В любви также надо бороться. До тех пор, пока все вокруг было хорошо и прекрасно, я чувствовал себя ангелом, мы были на седьмом небе от счастья, мы оба были ангелами, которые летали там… Но
Познер: Поговорим о музыке. Что вы думаете о сегодняшней популярной музыке, той, что вы называете легкой? Какова она в сравнении с музыкой конца пятидесятых – шестидесятых годов, в которые вы начинали? Как вы считаете, что произошло?
Альбано: На мой взгляд, речь идет не только о музыке. Достаточно посмотреть вокруг: на одежду, на машины, на мотоциклы, на самолеты – все вокруг меняется… Особенно много перемен произошло за последние десятилетия двадцатого века. Это был период больших инноваций, бурного развития идей и существа жизни… И, следовательно, музыки, поскольку она всегда отражает действительность. Музыка развивается. Она может быть хорошей и не очень – это решает публика. А ты должен всегда идти в ногу со временем… Конечно, когда ты хочешь погрузиться в великую музыку, в плаценту музыки, тогда достаточно позвонить мистеру Бетховену, мистеру Пуччини, мистеру Джузеппе Верди, Баху, Генделю… кого еще вспомнить? Шуберту… поскольку это – действительно великая, бесподобная, монументальная музыка. Но затем, всплывая на поверхность, ты вновь оказываешься в сегодняшнем дне, и ты никогда не должен упускать это из вида… А, забыл. Конечно, я имел в виду также и великого Чайковского, извините меня.
Познер: Я вырос в Америке и с раннего детства очень любил джаз. То были сороковые годы. И этот джаз совершенно отличался от того, который сегодня существует. Он был гораздо более радостным, гораздо более позитивным и, в общем, гораздо более понятным и идущим от сердца, нежели нынешний, идущий от головы, не слишком эмоциональный, довольно холодный и безрадостный. Можете ли вы сказать, что примерно то же самое происходит и с легкой музыкой?
Альбано: Практически да. Кроме того, если мы вернемся к тем годам, на которые вы ссылаетесь, необходимо учитывать, что джаз происходил прежде всего из страданий темнокожего, негритянского населения, и это было пение, это был звук со вкусом грусти… Он отдавал одиночеством, имел оттенок перенесенного насилия и унижения. Современный нам джаз – это джаз интеллектуалов, снобов. Да, он холодный, именно холодный и иногда даже докучливый. В легкой музыке происходят процессы того же рода. Я не хотел бы утверждать, что в ней теперь нет страстей. Можно было бы сказать, что она в большей степени дочь сегодняшнего дня, дочь компьютеров, других измерений, которые родились с прогрессом. Но достаточно вернуться к своим корням – потому что все еще есть великие музыканты, все еще есть великие композиторы. Однако и публика должна быть соответствующей, способной почувствовать и понять, где есть настоящая, мощная и здоровая музыка. А она есть.
Познер: Что сегодня вам очень нравится в Италии и что очень не нравится?
Альбано: Мне абсолютно не нравится то, как и какая политика проводится в Италии. Не знаю, плохой ли это комедийный спектакль в исполнении столь же плохих комедиантов, либо речь идет о полнейшей деградации и упадке в области политики. К счастью, я хорошо знаю или думаю, что хорошо знаю, талант итальянцев. Это народ, способный существовать и двигаться вперед без правительства. Такова великая правда об итальянском народе, потому что истинное правительство – это люди на площадях, в домах, семьях, это люди, которые настроены позитивно и которые уже не могут более терпеть неразбериху, не имеющую ни вкуса, ни смысла настоящей политики. Ведь политика нужна для того, чтобы правильно руководить народом, чтобы вести его вперед и в культурном, и в экономическом, и в социальном отношении. К сожалению, в последние годы, да впрочем, и всегда Италия не могла занять четкую осознанную позицию. Путешествуя по миру, я убеждаюсь в том, что Италия – великая страна. И нам повезло в том, что мы страна, которую очень любят. Но любят прежде всего за то, чем Италия была в течение двух – двух с половиной тысяч лет, а не за то, чем она является сегодня. Нам нужно новое Возрождение.
Познер: Вы сказали о том, что вам не нравится. А что вам нравится?
Альбано:
Познер: Встречаясь с итальянцами во время этих съемок, я спрашиваю: если бы я мог съесть только одно итальянское блюдо, – вы как раз упомянули кухню, – что вы посоветовали бы мне попробовать? И где это делают лучше всего?
Альбано: Я думаю, что итальянцы могут обидеться, если им задать такой вопрос, поскольку в каждом доме (и я подписываюсь под этим) есть свое особое блюдо. В моем доме можно поесть такие спагетти, которые не встретишь больше ни в одном уголке мира. Их я готовлю сам, я изобрел этот рецепт. Он уникальный и неповторимый.
Познер: Самостоятельно готовил спагетти и замечательный итальянский тенор, которого вы, вероятно, знали. Я имею в виду Паваротти. Вы лучше его делаете спагетти?
Альбано: Я не пробовал его спагетти, хотя был дома у Паваротти, и мы обедали вместе. Должен отметить, что я никогда больше не встречал человека, который ел бы с таким удовольствием и в таком невероятном количестве. Помню: он сидит, а на животе у него стоит большая тарелка… да, на животе. В руке – вилка, на столе – две бутылки вина «Ламбруско», охлажденные, и несметное количество тальятелли. И я подумал: «Этого вполне достаточно…» Но затем появились отбивные, колбаски… Это было невероятно. Он пожирал все. И сейчас, рассказывая об этом, я вижу его… Вижу прежде всего счастье, которым буквально светились его глаза, были полны его жесты, вижу его удовольствие. С ним приятно было обедать вместе – естественно, соблюдая меру. Но, повторяю, никогда я не видел человека, который ел бы так много и так «вкусно», как Великий Паваротти.
Познер: Вы знаете, я родился во Франции. Для французов вино – вещь особая. А для итальянцев что такое вино?
Альбано: В моей памяти запечатлелось, будто я попробовал вино раньше, чем молоко. И это не шутка. Для нас культура вина священна. В каждом доме каждый крестьянин, каждый житель производил вино. И в каждом доме оно было свое, отличавшееся по вкусу. Это было восхитительно – та атмосфера в период, когда вино еще не перебродило. Ты ходил по улицам и пьянел от аромата бродившего вина. А потом – первое вино, и встречи, и то состояние расслабленности, которое этот напиток вызывал у нас, молодых. Мой дед был первым, кто дал мне попробовать вино. Моя мать страшно (и справедливо!) рассердилась, потому что я был очень маленьким. Но этот факт, этот момент я никогда не забывал. А вино нужно для того, чтобы создать приятную атмосферу: будь ты в обществе с женщиной, которую любишь, или в компании друзей, или просто в семье. Но речь, конечно, идет о вине с большой буквы.
Познер: Вы производите вино?
Альбано: Когда я бежал с юга Италии, я обещал отцу добиться того, о чем сейчас вам рассказываю. «Может быть, я делаю ошибку, что уезжаю, – сказал я, – но знай: добившись успеха (а я его добьюсь!), я построю большую винодельню, и первое вино будет носить твое имя». Он ответил: «Ты, парень, полон мечтаний и фантазий, но помни, что действительность гораздо суровее, чем ты себе ее представляешь». Я, конечно, понимал это, но был решительно настроен и уверен, что достигну всего… И со временем я создал свою первую винодельню, произвел свою первую бутылку вина, на которой было написано «Дон Кармелло», так как моего отца звали Кармелло. И он тогда развел руками: «Да, одно тебе действительно удалось сделать». В 1973 году у меня была моя первая «вайнери» – винодельня.
Познер: Насчет успеха. Вы помните, сколько у вас было золотых дисков и сколько платиновых?
Альбано: Ну, думаю… тридцать золотых и около десятка платиновых, может быть, больше… Недавно Греция выпустила пятнадцать моих платиновых дисков, и один из них я записал вместе с одним греческим певцом. Тут необходимо пояснить. Этого греческого певца зовут Янис Путатос. В детстве у него был кумир – Альбано. Он добился большого успеха, но мечтал записать со мной альбом. И мы сделали это. Было продано триста пятьдесят тысяч экземпляров диска с песнями на греческом языке, которые исполнил он, на итальянском, которые спел я, и несколькими совместными нашими песнями. И это было очень неожиданно: 13 мая в Греции мне вручили пятнадцать платиновых дисков.