III рейх. Социализм Гитлера

Историю Германии эпохи Третьего Рейха чрезвычайно легко упростить. Особенно когда речь идет об истории взаимоотношений немецкого общества и нацистского государства. Ибо в этой сфере новейшей истории, как ни в какой другой, сложилось огромное количество мифов и стереотипов.

Чем опасны исторические штампы? Тем, что, являя собой «сокращенные» и тенденциозно отретушированные «картинки мира», — они сильно упрощают и делают одномерным весьма сложные исторические процессы. В частности, период 30-40-х гг. XX века — крайне динамичный и до предела насыщенный событиями отрезок в истории не только Германии, но и всей

Особенно характерны упомянутые стереотипы для отечественной историографии, привыкшей в данном случае «экономить» усилия при восприятии сложных явлений — ради того, чтобы таким не вполне честным образом «утвердить» собственные ценностные позиции и претензии. Конечно, здесь есть и объективные предпосылки — негативный опыт Второй мировой войны и те страдания, которые гитлеровцы причинили советскому народу. Пережитая в свое время нашим народом травма толкает российское общество, и ученых в частности, к простому осуждению всего того, что явилось носителем зла — нацизма, расизма, антисемитизма, геноцида.

В итоге, однако, история этого времени становится объектом не беспристрастного исследования, а идеологического преодоления. Вместо стремления понять, «как это было на самом деле», доминирует стремление морально осудить то, что наиболее сильно и болезненно врезалось в память.

Но если человек просто осуждает произошедшее, он выражает лишь беспомощную эмоцию, но отнюдь не рождает мысль, ведущую к пониманию. Дело в том, что в жизни сочетание преступления и нормы гораздо сложней и тоньше, чем в эмоциональной схеме «добра и зла». Более того, слишком простое осуждение зла очень часто мешает его по-настоящему разглядеть: не случайно, еще в 60-е гг. Ханна Арендт писала о «банальности зла».

Изучение прошлого «по Тациту» — то есть «без гнева и пристрастия», — требующее учета многоплановости и неоднозначности каждого события истории, не всегда оказывается по плечу даже профессиональным историкам, не говоря уже о большинстве непрофессиональных любителей истории, которые, как правило, пытаются найти в прошлом упрощенные подтверждения своим сиюминутным предпочтениям.

Поэтому автор видит свою задачу в обоснованном пересмотре хотя бы некоторых из вышеупомянутых стереотипов и замене их представлениями, более соответствующими реальной картине прошлого. Именно поэтому в книге пойдет речь в первую очередь о внутренней истории Третьего Рейха и нацизма, а также об эволюции его идеологии. История конкретных событий при этом отойдет на второй план, а на первый выйдет структурная история Третьего Рейха и немецкого общества в этот период.

Словосочетание «гитлеровский социализм» в названии книги указывает на стремление автора как можно более сузить политическую историю нацистского режима и свести ее к социальной истории, хотя вовсе избежать политики, конечно, при этом невозможно. Ведь от политики в условиях нацистского тоталитарного режима зависели все без исключения сферы общественной жизни. Автор та же не ставил перед собой задачу систематического изложения истории нацизма в строго хронологическом порядке и сознательно ограничился проблемным подходом, поскольку он, как кажется, в данном случае более уместен.

(И. Берлин) [1]

(Ханна Арендт)

(Т. Манн)

(А. М. Мелихов)

Свою задачу автор данной книги видит прежде всего в создании картины социальной истории Третьего Рейха, которая бы при этом была максимально достоверной и одновременно максимально синтетической, то есть включала в себя все разновидности нашего знания об этом периоде немецкой истории. Дело в том, что социальная история отнюдь не исключает историю политики, экономики, дипломатии, науки, искусства, биографии личностей, геополитику, политическую культуру и т.д., она лишь подчиняет их цели наиболее полного освещения истории общества и закономерностям его развития.

Социальная история охватывает повседневную жизнь людей, семейные отношения, экономические связи разных общественных классов, условия труда, отдыха, отношение человека к природе, формы религиозной жизни, а также различные формы общественного сознания. Интерес к социальной истории пробудился относительно недавно — с середины 70-х годов. Прежде доминировали исследования, посвященные политической истории, истории идей, персоналиям и т. п. Политическую и социальную историю можно сравнить с двумя уровнями в истории. Наверху — заметные, узнаваемые, освещенные события. На этом уровне все связано друг с другом, можно легко увидеть закономерности или определенную последовательность. Под этим слоем находится другой — более глубокий. По мере проникновения в этот второй, социальный слой начинаешь замечать то, что изначально не казалось очевидным, а те закономерности, связи, свойства, которые царят наверху, в сфере политических реалий, — вдруг теряют свои исходные качества, и в итоге перед умственным взором предстает совершенно новая действительность.

В процессе развития историографии крен в сторону социальной истории — «движение вглубь» — становится все более очевидным, кажется, что круг проблем и вопросов становится все более широким. Впору задать вопрос: куда приведет это растущее удаление от традиционных тем политической истории? В последние десятилетия, когда тенденция пренебрежения исследователей проблемами большой политики в пользу «малого» опыта повседневности стала основной, все чаще возникает ощущение утраты исследователями перспективы и даже самого предмета истории. Эти опасения, однако, преувеличены. Ибо чем более синтетичным и широким является научный охват прошлого, тем яснее историческая перспектива, тем больший интерес она вызывает, тем большее воспитательное значение имеет собственно история.