Иисус Христос в документах истории

Деревенский Борис Георгиевич

Исследователи давно вывели правило: там, где евангельский рассказ не служит теологическим целям и даже более того, снижает образ могущественного божества, там скорее всего содержится подлинная информация, там и следует искать черты реальной личности. Так, уставший Иисус засыпает на корме лодки (Мк 4:38), оглядывается в толпе, не зная, кто к нему прикоснулся (Мк 5:30-32; Лк 8:45-46; ср. Лк 22:63) «ужасается и тоскует» в предчувствии смерти (Мк 14:33), издает на кресте вопль отчаяния (Мф 27:46; Мк 15:34). Сообщения о сложных взаимоотношениях Иисуса со своими родными, подозревавшими его в сумасшествии (Мк 3:21), неверие в него братьев (Ин 7:5) также не способствуют имиджу всесильного владыки мироздания. Все это – обстоятельства и моменты жизни исторического Иисуса. Это

такие вещи, которые сугубо религиозный миф попытался бы избежать, но было невозможно игнорировать преемникам реально действовавшего пророка по причине их широкой известности.

Рассмотрим основные слагаемые традиционной биографии Иисуса Христа применительно к исторической эпохе, в которую он жил и действовал. Современные историки располагают обширным и разнообразным материалом, позволяющим представлять вплоть до мельчайших подробностей политическую, социальную и религиозную жизнь Палестины начала I века. Насколько удачно вписываются сюда евангельские рассказы?

1

Сказания о рождении и детстве Иисуса в первоисточниках выглядят совершенно легендарными и, помимо того, страдают явной несогласованностью. Собственно, рассказы такие имеются только в Евангелиях от Матфея и Луки; Марк же и Иоанн начинают писания с момента крещения уже взрослого Иисуса и непосредственно переходят к его проповеднической деятельности. Для нас важнее всего, что о детстве Иисуса не говорит Евангелие от Марка, которое является наиболее ранним из Евангелий и которое послужило одним из источников Матфея и Луки. Случайно ли это?

Есть основания полагать, что именно у Марка в наибольшей степени сохранилась структура первоначального сказания об Иисусе, того сказания, которое вышло из Палестины, из среды непосредственных учеников Христа. В IV в. кипрский епископ Епифаний, автор книги о ересях, писал, что он видел еврейское Евангелие от Матфея, то есть сказание о жизни Иисуса, написанное на арамейском языке, которым пользовались палестинские христиане (оно не сохранилось до наших дней), и нашел, что в этом сочинении отсутствует родословие Иисуса Христа, имеющееся в греческом Евангелии от Матфея, и что оно начинается, так же как и Евангелие от Марка, с момента крещения Иисуса и выхода его на проповедь. «Не знаю, – добавил Епифаний, – еретики ли уничтожили в нем родословие от Авраама до Христа» (Панарион, I 29.9).

Замечание церковного автора весьма показательно. Иудео-христианам не было никакого смысла устранять из своего Евангелия такое важное доказательство (в глазах евреев) мессианского достоинства Иисуса, как его происхождение из рода царя Давида. Если бы иудео-христиане располагали такой родословной, они бы так или иначе сохранили бы ее в своих писаниях. Остается думать, что такой родословной у них не было, как не было сказания о чудесном рождении Иисуса и его детских годах. Примечательно, что Епифаний не говорит о том, что еврейское Евангелие от Матфея совершенно не имело ничего общего с греческим одноименным Евангелием; он замечает лишь, что оно «не во всем полно, в ином подложно, а в ином усечено» (I 30.13). Следовательно, Евангелие это по конструкции и общему характеру совпадало с известным Евангелием от Матфея и, вероятно, даже являлось его прообразом. Еще Евсевий Кесарийский (ок. 263-340 гг.), ссылаясь на Папия Гиерапольского (нач. II в.), писал, что Евангелие от имени апостола Матфея появилось первоначально на еврейском (точнее, арамейском) языке (Церковная история, III 39.16). Это же утверждали Ириней Лионский, Ориген и Иероним Блаженный.

Нет, не выбрасывали палестинские «еретики» две первых главы из своего Евангелия. Скорее всего, их там никогда и не было. Большинство современных исследователей приходит к выводу, что на иудейской почве не могло появиться сказание о чудесном зачатии Марией от Духа Святого. Для евреев это выглядело бы нелепостью; ведь в древнееврейской и арамейской традиции «дух» (руах) – существо женского рода! [1321] Не случайно, видимо, обмолвился в свое время Ориген (185-245 гг.): «Если же допускает кто Евангелие евреев [1322] , то здесь Сам Спаситель говорит: «Теперь взяла Меня Матерь Моя, Святой Дух, за один из волосов Моих и отнесла Меня на гору великую Фавор» (Комментарий на Иоанна, 2:6). Почему иудео-христианский Иисус называет Святой Дух своей матерью и как в связи с этим воспринимать его настоящую мать, Марию? Очевидно, палестинские христиане рассказывали о символическом «новом рождении» Иисуса, «рождении свыше» (ср. Ин 3:3-5), произошедшем либо в момент его крещения, либо в иное время, когда на него снизошел Святой Дух (Руах ха-Кодеш), представляемый как новая, Небесная Матерь (в отличие от прежней земной). Вероятно, нечто подобное говорилось иудео-христианами и о том, как Иисус стал Сыном Божиим.

[1321] За исключением очень немногих текстов эпохи до вавилонского пленения, т. е. до 586 г. до н. э., где слово руах употребляется в мужском роде.

[1322] Другое название иудео-христианского Евангелия от Матфея (Епифаний. Панарион, I 30.13).

В эпизоде крещения Иисуса, представленном

синоптиками [1323] , имеется маленькая, на первый взгляд неприметная деталь, способная, однако, значительно приблизить нас к первоначальному преданию. В Евангелии от Матфея голос с неба обращается к Иоанну Крестителю и всем присутствующим при крещении Иисуса: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение!» (3:17). Однако у Марка и Луки эта же фраза звучит немного иначе: «Ты есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение!» (Лк 1:11; Лк 3:22) [1324] Цитируя иудео-христианское Евангелие, Епифаний также приводит здесь местоимение «Ты» , а не «Сей» . В чем тут дело и какая фраза более точна? Варианты Марка и Луки вместе с иудео-христианской цитатой имеют приоритет. Тем более что вся эта фраза есть не что иное, как аллюзия на псалом 2:7: «Господь сказал Мне: Ты Сын Мой: Я ныне родил Тебя». Этот ветхозаветный стих прямо прилагается к Иисусу в новозаветном Послании к евреям (1:5; 5:5). Несомненно, он имеется в виду и в евангельской сцене крещения, и, вероятно, первоначально вся фраза звучала так, как ее приводит Епифаний из иудео-христианского Евангелия: «И когда Иисус выходил из воды (после крещения Иоанном. – Б. Д.), отверзлись небеса, и увидел (Иисус, а не Иоанн и не окружающие. – Б. Д.) Духа Святого в виде голубя, сходящего на Него. И глас был с небес, глаголющий: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение; в сей день Я родил Тебя» (I 30.13). Голос с неба обращался непосредственно к Иисусу, извещая его, что он избран для особой миссии и с сего дня будет называться Сыном Божиим, рожденным Богом в духе [1325] .

[1323] Синоптическими (от греч. – «сообозревающий») называются в библеистике три первых Евангелия, следующих в целом единой традиции.

[1324] 4-й евангелист также интерпретирует снисхождение Духа на Иисуса как знамение для Иоанна Крестителя (1:32-34), и в этом месте, вероятно, зависит от Матфея. Во всяком случае – слова «Сей есть Сын Божий» (1:34) прямо воспроизводят вариант Матфея.

[1325] Ср. в Деян 10:38 крещение как «помазание Духом».

Итак, в тех христианских преданиях, которые возникли среди палестинских последователей Иисуса, речи о его рождении и детских годах либо не велось вовсе, либо им не уделялось сколько-нибудь заметного места. В глазах иудео-христиан Иисус родился и жил как обычный человек, имел вполне реального земного отца, а Сыном Божиим сделался в момент крещения, – сделался, понятно, символически [1326] . Поэтому для них ранние годы Иисуса были не особенно важны; главное начиналось со времени его крещения. Этот принцип, точнее, эта структура передалась Евангелию от Марка.

[1326] «Сыном истины Божией» называл себя еще автор кумранских «Гимнов» (1QS 11:16), которым, полагают, был сам Учитель праведности кумранитов.

Сказания о божественном зачатии, рождении и детстве Иисуса появились уже на эллинистической почве. Сюда же надо отнести и евреев диаспоры, успевших проникнуться эллинистическими представлениями. У греков в большом количестве ходили истории о происхождении великих царей и героев от богов и небожителей. Вполне закономерно, что такая история, вернее, даже две таких истории появились и у Иисуса Христа. Одну из них можно назвать версией еврейской диаспоры, вторую – греко-еврейской версией. Первая изложена в Евангелии от Матфея, вторая – в Евангелии от Луки.

Каноническое Евангелие от Матфея, бесспорно, писал еврей, – о том свидетельствует и характер, и весь тон писания, а также имеющиеся в нем семитизмы и обилие цитат из Ветхого Завета. Не найдя в своем источнике, Евангелии от Марка (либо, скорее, в том Протоевангелии, которое впоследствии превратилось в Евангелие от Марка), рассказа о ранних годах Спасителя, Матфей восполнил недостачу, воспользовавшись, очевидно, популярным в его общине (предположительно, Антиохийской) сказанием о поклонении новорожденному Иисусу «волхвов с востока», о ревности и коварстве царя Ирода, избиении младенцев Вифлеема и бегстве семьи Иисуса в Египет. Спасение младенца царского рода (и будущего царя) от жестокого и ревностного к своей власти правителя – один из излюбленных сюжетов фольклора и эпоса многих народов. Подобным образом составлены легенды о рождении и детстве Ромула и Рема, иранских царей Кира и Кей-Хосрова, а также Кришны. Нет ничего удивительного в том, что христианские сказители применили этот сюжет и к Иисусу Христу.

Вообще же рассказ о бегстве и возвращении Святого семейства из Египта является типологической параллелью ветхозаветной истории Иосифа Прекрасного, оказавшегося в Египте, переселения к нему затем его братьев и отца Иакова и исхода евреев из Египта под предводительством Моисея. Отсюда и приведенная Матфеем цитата из книги пророка Осии: «Из Египта воззвал Я Сына Моего» (2:15). Осия же понимал под сыном Божиим Израиль на заре его истории: «Когда Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего» (11:1).