Иисус, или Смертельная тайна тамплиеров
Шрифт:
«Он (Иисус) заговорил с ними на еврейском языке, сказав: „Здравствуй, мой достопочтенный епископ Петр. Здравствуй, Фома, мой второй chrestos…“»
Этот перевод принадлежит доктору Э. Ревийу и опубликован издательством Фирмен-Дидо в серии коптских апокрифов, с разрешением на выход в свет. Мы без колебаний скажем, что он, возможно, соответствует ортодоксальным представлениям, но неточен. В те времена не было епископов, а прозвища — не имена. Вот наш перевод, совершенно еретический, но соответствующий истине и коптскому тексту:
«Он (Иисус) заговорил с ними на еврейском языке, сказав: „Привет тебе, Кифа,мой смотритель,привет тебе, мой близнец, второй христос“»То есть по-древнееврейски:
Учитывая, что «Фома» — всего лишь варваризм, поставленный вместо еврейского taoma,нарицательного существительного, означающего «близнец», следует, в самом деле, восстановить точный смысл этой фразы, чрезвычайно показательной.Что касается его настоящего имени, его, похоже, тоже звали Иудой. [25]
25
Действительно, Татиан в своем «Диатессароне» и святой Ефрем в своих гимнах называли его этим именем.
Если бы мы усомнились в общем значении признания факта, что уже в самые первые времена движениясуществовал близнец Иисуса, нам следовало бы обратиться к «Деяниям Фомы», апокрифу, рукописи которого, относящиеся к VI веку, еще существуют в их латинской, греческой и сирийской версиях. Там мы прочтем: «Иисус явился тогда в образе Фомы и сел на ложе…» Читатель, увлекающийся логикой, сможет поменять местами слова в этой фразе, не изменив ее практическогосмысла: «Фома явился тогда в образе Иисуса и сел на ложе…» Ведь очевидно, что это в точности то же самое! Если Иисус появлялся в образе Фомы, это будто бы Фома появляется в образе Иисуса! И тогда мы можем перевести, на этот раз корректно, этот совершенно разоблачительный отрывок из «Деяний Фомы»:
«Иисус явился тогда в образе близнецаи сел на ложе…» (дословно: «Иисус явился тогда в образе taomaи сел на ложе…»).
Впрочем, вот начальный фрагмент, точно переписанный и переведенный:
«И когда, завершив молитву, он (апостол Фома) вышел и все присутствующие удалились, супруг вернулся в брачный покой. И вот, явился Господь, в образе апостола Фомы,сидящего на ложе. И молодой человек, испугавшись, сказал ему: „Не ты ли только что вышел? И как ты снова возвратился?..“ И Господь ответил: „Я не Фома, но его брат…Он препоручил вас мне, чтобы я хранил вас от всякого зла… Слушайте же мой совет. Оставьте все мирские заботы и уверуйте в Бога Живого, которого проповедует вам мой брат Фома…“»(«История святого Фомы», III, согласно «Апостолической истории» Авдия и тексту «Странствие и мученичество святого апостола Фомы» в «Словаре апокрифов» аббата Миня [26] ).
26
Dictionnaire des Apocryphes.Publiee par M. 1'Abbe Migne. Petit-Montrouge: J.-P. Migne. 1858. Tt. 22 et 23.
А теперь несколько моментов, вызывающих большие подозрения.
а) После так называемого воскресения Иисуса Мария Магдалина не узнала его, приняв за садовника (Иоан., 20:15), значит, он скрывался, потому что чего-то боялся, что странно для бесплотного духа [27] …
б) Дальше, его не узнали паломники, идущие в Эммаус. Только после того, как он повторил жесты и слова Тайной вечери, его опознали как Иисуса. Но, как все восточные люди, они любили чудеса и предположили, что он преобразился, чтобы иудеи и римляне его не опознали(Лук., 24:13–32). И они, не зная этого, были правы]
27
По Евангелиям, он и воскрес во плоти, а не в качестве бесплотного духа… (примеч.
в) Он «в ином образе» явился двоим из них (Марк, 16:12), которые его тоже не узнали. Значит, он был все еще загримирован, он продолжал скрываться, потому что по-прежнему чего-то боялся.
г) С другой стороны, когда Матфей рассказывает о последнем явлении Иисуса одиннадцати, «в Галилее, на горе», он говорит: «И, увидевши Его, поклонились Ему; а иные усумнились»(Матф., 28:17). Конечно, они подозревали какой-то подвох.
д) Наконец, все эти «явления» имеют обычный материальный характер. Иисус ест и, следовательно, поглощает пищу. Видение этого сделать бы не могло (Лук., 24:38–43), поскольку это предполагает наличие органови функций,пищеварительных и выводящих.
Из наших критических замечаний можно заключить:
1) они его не узнают, значит, это не он;
2) он ест и пьет, значит, это обычный человек;
3) он производит те же обряды, что и Иисус, значит, это все-таки он или по крайней мере кто-то, кому хорошо известны его слова и намерения.
И этот кто-то — Фома, его брат-близнец, taomaИисуса, «скрытый сын».
Итак, сделаем вывод: если только упомянутый текст Иоанна (20:24) не был очень ловко вставлен, это была удачная идея — доверить Фоме, что по-древнееврейски означает «близнец» ( taoma), роль недоверчивого ученика, тогда как на самом деле этот близнец,этот самый taomaи станет сообщником в необыкновенном обмане. На самом деле, в саду с Марией Магдалиной, как и на эммаусской дороге с несколькими из семидесяти двух учеников, близнецвстречался загримированным, его не могли бы принять за Иисуса, никакого сходства не было. И это было сделано затем, чтобы изумленные римские легионеры не узнали его и не арестовали снова.Но в частных жилищах, в Эммаусе, как и в Галилее «на горе», во всех пустынных местах, где были «только свои», taomaуже не гримировался, он позволял себя узнать и таким образом вполне мог играть роль якобы воскресшего Иисуса.
Ведь если воскресение было подлинным, реальным событием, зачем же мнимый воскресший скрывал свой облик в общественных местах, даже от друзей? Почему они не узнали его на дороге в Эммаус, почему Мария Магдалина приняла его за садовника? Да потому, что он принял облик Иосифа Аримафейского. Именно с лица последнего сняли гипсовую маску,расписали и отделали накладными волосами, и эта маска позволяла якобы воскресшему Иисусу свободно ходить повсюду, не опасаясь нового ареста, за которым бы неминуемо последовало новое распятие.
На самом деле не будем забывать роль масок( personna) в античном мире. Металлических масок для актеров — в театре, гипсовых масок для тех, кто хотел изменить свой облик. — на улицах. О том, для чего применялись маски, сообщил Лукиан из Самосаты, писатель II века родом из эллинистической Малой Азии, рассказав о некоем Перегрине, который после преступной жизни (он был отцеубийцей) стал христианином и умер на кресте.
Ведь если Иисус действительно воскрес, что мешало ему, несмотря на стены, явиться Пилату, ужинающему в окружении своих чиновников? Что мешало ему явиться Ироду Антипе или Кайафе, не взирая на стражу, частоколы и окованные бронзой ворота? Какой триумф для того, над чьим бессилием все наперебой глумились, когда он агонизировал на позорном кресте.
Более того, что мешало ему явиться коганим,прямо над мужским притвором, в святом Храме, чтобы наконец оправдать собственные слова: «Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу свою?»(Лук., 24: 25–26). Пока что «вхождение в славу» ограничивалось робкими ночными демонстрациями своего существования. Этого очень мало. О выполнении великого пророчества — мессианского богоявления — нет и речи. А это пророчество — вот, ясное, четкое и точное.