Иисус: Возвращение из Египта
Шрифт:
Все знали, что человек, распятый на кресте, мог прожить два дня или даже больше.
— Не знаю, — ответил Иосиф.
Старая Сарра склонила голову и запричитала на иврите.
— Последний солдат прошел по главной дороге около часа назад, — продолжал Иосиф.
— Молюсь о том, чтобы они никогда не вернулись, — проговорила мама.
— Распятый должен быть снят с креста до захода солнца! — воскликнул Клеопа. — Это позор, и уже прошли дни с тех пор, как…
— Клеопа, оставь, — перебил его Алфей. — Мы здесь, и мы живы!
Дядя собирался возразить, но мама потянулась к нему и положила ладонь
— Прошу тебя, брат! — шепнула она. — В Сепфорисе тоже есть евреи, и они знают свой долг. Предоставь им заняться распятыми.
После этого все замолчали. Мне не хотелось отправляться спать, но постепенно сонливость одолевала меня.
Когда я улегся, то почувствовал себя странно: ведь я впервые спал без Симеона, и без Иосия, и без остальных малышей.
Раньше меня всегда укладывали вместе с женщинами и младшими детьми. Но теперь дети спали со своими матерями. А моя мама была со Старой Саррой, Старым Юстусом, Брурией и рабыней Ривой, хотя у последних имелась своя комната. Я скучал по Маленькой Саломее. Я скучал даже по крошке Есфири, которая, проснувшись, немедленно принималась плакать и останавливалась, только когда засыпала вновь.
Теперь я, как взрослый, буду спать в комнате вместе с Иосифом и Иаковом. И все-таки я спросил у Иосифа, нельзя ли мне прижаться к нему, и он сказал, что можно.
— Если я заплачу во сне и проснусь, ты отнесешь меня к маме? — спросил я его.
— Если захочешь, то отнесу, — ответил он. — Ты еще слишком мал, чтобы спать с нами, но тем не менее тебе семь лет и ты уже многое понимаешь. Скоро тебе исполнится восемь. Так реши, чего ты хочешь? Если попросишь, я отнесу тебя к твоей матери.
Я не ответил. Потом повернулся к стене и закрыл глаза.
За ночь я ни разу не проснулся.
14
Только на третий день после прибытия в Назарет нам разрешили гулять и бродить где угодно. К тому времени Клеопа сходил в Сепфорис и вернулся обратно. Он рассказал, что все тела уже сняты с крестов и в городе снова установился порядок, даже рынок работает. Со смехом он добавил, что там очень требуются плотники, ведь необходимо заново отстроить уничтоженные пожаром здания.
— У нас и здесь пока много работы, — заметит Иосиф. — А Сепфорис будет строиться и после того, как нас не станет.
Действительно, работы у нас было много. Сначала мы осушали микву. Для этого нам, детям, пришлось залезть в холодную воду, где мы наполняли водой кувшины и передавали их наверх мужчинам. Потом ванну штукатурили, а когда с этим было закончено, мы стали штукатурить стены дома.
Я был счастлив, потому что теперь мог выйти за пределы деревни, и, как только у меня появилось свободное время, отправился в лес. По дороге мне встречались дети, много детей, и я хотел поиграть с ними, но сначала решил погулять среди деревьев, взобраться на холм, сбежать вниз, на луг.
Александрию все называли городом, полным удивительных вещей. Она известна своими празднествами, шествиями, храмами и дворцами, а также домами с мраморными полами вроде того, в котором жил Филон. Зато здесь повсюду растет зеленая трава.
Она так вкусно пахнет, лучше любых благовоний. А под деревьями земля кажется такой мягкой! Из долины, расстилавшейся ниже Назарета, дул легкий ветерок, и я наблюдал, как он играет с кроной сначала одного дерева, потом другого, передвигаясь все дальше и дальше. Шелест листьев над головой я готов был слушать бесконечно. Под сенью деревьев я поднимался вверх по склону до тех пор, пока снова не вышел на луг, в густую траву, и там я лег. Земля была сырой, потому что ночью прошел дождь, но мне нравилось так лежать. Я посмотрел в сторону деревни. Сверху я разглядел мужчин и женщин, работающих на огородах и дальше, в полях. Насколько я мог судить, они выпалывали сорняки.
Но мои мысли занимали не люди, а рощи и леса, что росли и здесь, и там, и далеко-далеко, под синевой небес.
Я потерял себя. Растворился. Я как будто напевал что-то еле слышно, и это тихое пение наполняло меня, но я не пел. И мне было несказанно приятно. Иногда я чувствовал что-то похожее перед тем, как заснуть. Но сейчас я не хотел спать. Я не дремал. Я неподвижно лежал на траве и слушал стрекот крошечных существ, что копошились вокруг меня в высокой траве. Я даже видел дрожание их крылышек. Прямо передо мной разворачивался целый мир этих созданий, таких маленьких, что они с трудом переваливали через травинки.
Я медленно перевел взгляд на деревья. В них снова запутался ветер, и они покачивались взад и вперед, как будто танцевали. В солнечном свете листва казалась серебристой, и ни один листок не прекращал движение ни на миг, даже когда ветер стихал.
Вновь мои глаза обратились на то, что было непосредственно передо мной, — на крошечных существ, которые быстро двигались по траве и земле. Мне пришло в голову, что, улегшись на землю, я раздавил нескольких из них, а может, даже и очень многих. Чем дольше я вглядывался, тем больше я их различал. Их миром была трава. Они знали только ее и ничего больше. И кем же был для них я, что опустился на землю отдохнуть и насладиться мягким ароматом, мимоходом забрав жизни множества их собратьев?
Я не жалел об этом. Мне не было грустно. Моя ладонь опустилась и примяла несколько стебельков, и крошечные существа, оказавшиеся под ней, засуетились и задвигались с удвоенной скоростью. Весь их мир потрясло до основания, но мне не было слышно ни звука.
Земля подо мной — постель. Птичьи рулады — музыка. Птицы проносились высоко в небе так быстро, что я едва различал их. А потом прямо перед собой я увидел цветочки, растущие среди травинок, такие мелкие, что сначала я их не заметил. Цветочки с белыми лепестками и желтой сердцевиной.
Ветер усиливался, раскачивая надо мной ветви деревьев. С них дождем посыпались листья. Беззвучный дождь.
Но что это? Кто-то идет сюда. Из под деревьев ниже по склону появился человек и направился в мою сторону.
Это был Иосиф. С опущенной головой он поднимался к вершине холма, где я лежал. Его одежды развевались на ветру, и я обратил внимание, что он очень похудел за время нашего путешествия из Александрии. Должно быть, мы все похудели.
Из уважения к нему мне следовало подняться, я знал, но мне было так хорошо лежать в сладкой траве, и эта странная музыка, неизвестно откуда доносившаяся, по-прежнему наполняла все мое тело, поэтому я не встал, а только взглянул на Иосифа, когда он подошел ко мне.