Икар

Эндрюс Рассел

Потом мужчина перестал дрыгать ногой, и Джек подумал, что ему удалось победить, но тут же понял, что тут никаких побед быть не может, и вдруг почувствовал, что у него словно все взорвалось внутри. Злодей колотил его по спине кулаками. Размеренные мощные удары обрушивались на него. Ему казалось, что он вот-вот разломится на две половинки, но все равно он не отпускал ногу злодея. Он не мог отпустить. Пять минут назад он прижимался к окну и ему хотелось летать. А теперь он рыдал и держался за ногу безумца, потому что понимал, что летать невозможно. Это была фантазия, мечта, и не мечта малыша, резвящегося с мамочкой, или вымышленного героя, спасающего мир. Это был страшный сон без счастливого конца. Не великолепный Икар в своей славе, а Икар с оплавленными крыльями, поднявшийся высоко над землей в

полете, который закончился мучительным падением. Катастрофой. Тоской и страхом, которые он видел в глазах матери. И смертью.

Мужчина подтащил ногу ближе к окну, и Джек подумал: «Что это он делает, что задумал теперь?» Потом он почувствовал, как нога мужчины дернулась вперед, и вытаращил глаза, осознав, что происходит. Он прижал подбородок к груди, когда его плечо, а потом спина, а потом щека ударились о толстое стекло. Джек помнил, как однажды бросил бейсбольный мяч и разбил окно в квартире на первом этаже, и сейчас он чувствовал себя этим бейсбольным мячом, потому что его осыпало осколками битого стекла. Джек ощутил острые уколы в шею и спину, увидел, как падают стеклянные брызги, а потом мужчина снова ударил ногой по окну. Джек вновь стукнулся о стекло, но на этот раз почувствовал, как ветер обдает лицо…

«Нет, нет, пожалуйста, нет, — думал он. — Это ведь неправда!»

Но это была правда. Он услышал крики, доносившиеся снизу, и его бросило в жар, так что он сильно вспотел.

Джек был снаружи, по другую сторону окна.

Он висел в нескольких сотнях футов над землей, а злой человек опять пытался стряхнуть его. Нога человека болталась вперед и назад, вверх и вниз; было похоже, будто скачешь на брыкающемся мустанге, и Джек понимал, что смотреть вниз не надо, но не смог удержаться. Он заметил пролетевшие мимо осколки стекла. Потом мельком увидел толпу народа, и хотя он сразу отвел взгляд, но было уже поздно. Улица словно бы бросилась ему навстречу, ему показалось, будто он уже падает. Он чуть было не отпустил руки, на какое-то ужасное мгновение вообразил, что сделал это, и почти поверил в то, что летит по воздуху кувырком, словно был тем юношей с бесполезными крыльями, падающим от жаркого солнца к холодной жесткой земле. Но нет, он все еще держался, его тело все еще ударялось о стекло и стальную раму, его руки все еще крепко держались за ногу злодея, а тот по-прежнему пытался стряхнуть его. Человек злобно пялился на него, ненавидел его и стряхивал, и стряхивал…

А потом мужчина замер. Совсем перестал двигаться. Джек не мог понять почему и поглядел вверх. Злодей повернул голову в сторону лифта и смотрел на что-то позади себя. Нет, не на что-то. На кого-то.

Мужчина снова повернулся к окну. Посмотрел на Джека, все еще висевшего за окном, в нескольких недостижимых дюймах от заоконного выступа. И расхохотался. Такого хохота Джек раньше никогда не слышал. Дикий, жестокий и безумный хохот, какой могло издать только нечеловеческое существо, восставшее из ада.

И Джек понял, что должен сделать. Он не знал, сможет ли сделать это, но знал, что должен, должен, если хочет остаться в живых.

Должен, чтобы не упасть и не исчезнуть.

Чтобы не уйти…

Дом услышал хохот безумца и побежал со всех ног, потому что понял, что сейчас произойдет. Но он опоздал. Он не мог помешать этому.

Сумасшедший, стоявший у окна, снова захохотал, и Дом увидел, как этот потный человек выпрыгнул из окна вместе с Джеком, вцепившимся в его ногу. Это был очень мощный прыжок, и Дом, попытавшийся схватить злодея, сжал руками только воздух. Он увидел лицо Джека за миг до того, как безумец прыгнул, понял, что пытается сделать мальчик, и проговорил:

— Да. — И повторил: — Да!

И мальчик разжал пальцы…

Джек почувствовал, как напрягаются ноги злодея, он почувствовал это так же отчетливо, словно это было его собственное тело, и за долю секунды до того, как безумец выпрыгнул в окно, прыгнул и Джек, но только в противоположную сторону, к зданию, вытянув руки вперед и вверх, к раме разбитого окна. Его пальцы схватились за край рамы, и он почувствовал жаркий режущий ожог, увидел, как хлынула кровь, его кровь, когда зазубренные края стекла врезались в его руки,

но не разжал пальцы. Он почувствовал, как злодей пролетел мимо него, увидел, как тот скрылся из виду, и тут Джек начал соскальзывать. Он ничего не мог поделать. Боль и хлещущая кровь не давали ему удержаться. У него не хватало сил подтянуться. Одна рука соскользнула, соскальзывала и вторая, он не мог держаться, он падал, он уходил…

Но нет.

Кто-то держал его. Кто-то схватил его за запястье. Держал крепко и подтягивал вверх одной рукой, а потом произошло чудо, потому что он оказался внутри. Он больше не висел над улицей, и знакомый хрипловатый голос говорил ему, что с ним все хорошо, что он в безопасности. Что больше нечего бояться.

Джек обхватил руками шею Дома. Он плакал и обнимал старика, а тот все повторял ему, что все хорошо, что все кончено. Он чувствовал, как Дом взял его на руки и побежал. Он слышал, как Дом говорит:

— С тобой все будет хорошо, все позади, мы пойдем с тобой к врачу, и все будет хорошо.

И Джек ему верил. Он закрыл глаза, потому что внезапно стало очень трудно держать их открытыми, но все же как-то понял, что они оказались в кабине лифта. Слыша гудение лифта, спускающегося вниз, Джек не представлял, что же теперь будет. Он знал, что его мама погибла, что плохой человек тоже мертв. Он был с Домом, это он тоже понимал, и это казалось правильно, ведь Дом его защитит. Он вспоминал, как по-особенному начался этот день, и не понимал — и не знал, поймет ли когда-нибудь, — как получилось, что все пошло так ужасно. И до того, как открылась дверь кабины лифта, до того, как все заговорили разом — полисмены, репортеры и толпа собравшегося на улице народа, — до того, как начали щелкать затворы фотоаппаратов, до того, как его завернули в одеяло и куда-то понесли, Джек понял помимо всего прочего: до конца его жизни, сколько бы он ни прожил, это самое страшное, что с ним случилось и случится.

Десятилетний Джек Келлер ничуть не сомневался в этом, он чувствовал абсолютную уверенность, и это было его единственным утешением. Больше никогда он не испытает такой боли. Больше никогда не ощутит таких страданий. Такой боли, такой потери, такого парализующего ужаса.

Он твердо знал это.

Но он ошибался.

И много лет спустя, когда ужас вернулся, когда боль была еще страшнее, а страдание оказалось таким, что и представить невозможно, Джек понял, как сильно ошибался.

КНИГА 2

ВТОРОЕ ПАДЕНИЕ

1979–2000

2

Джеку Келлеру было двадцать лет, когда он впервые понял, что влюбился.

Он был очарован Кэролайн Хейл с самой первой встречи на лекции по психологии. Она сидела на три ряда позади него и на семь стульев влево. Конечно, в конце семидесятых почти все молодые люди в кампусе Колумбийского университета были тайно влюблены в Кэролайн. Не только Джек то и дело оглядывался и смотрел на нее во время лекций. Она того стоила.

И дело было не только в ее внешней красоте, хотя и этого было вполне достаточно. Более чем достаточно для того, чтобы Джек почти каждый день на лекциях выворачивал шею и тайком поглядывал на Кэролайн так часто, как только у него получалось. Ему нравилось ее лицо, мягкое и милое, несмотря на некоторую угловатость. Высокие скулы, чудесные губы — не слишком тонкие и не слишком пухлые. Серьезные глаза, цвет которых, казалось, менялся в зависимости от окружающего фона. Порой они были пронзительно-голубыми, а иногда — меланхолично-серыми, а изредка даже неспокойными фиалковыми. Волосы у Кэролайн были темно-каштановые, прямые, до плеч. Иногда она завязывала их в «конский хвост» и становилась похожей на семилетнюю девчушку. Ноги у нее были длинные, крепкие и загорелые. Кэролайн носила короткую черную юбку и имела привычку небрежно класть ногу на ногу, особенно когда увлеченно писала конспекты, и тогда у Джека начинало учащенно биться сердце. Джек не мог понять, как ноги Кэролайн остаются такими загорелыми даже зимой в Нью-Йорке. Позднее, когда он с ней познакомился, он узнал, что она из богатой семьи, и сделал для себя первое открытие насчет богатых людей: они всегда кажутся загорелыми, словно за свои денежки получают больше солнца, чем отпускается беднякам.