Икона и человек
Шрифт:
А вообще-то даже не били. И разговаривали довольно вежливо. Причем «Долой Хрущева!» их не интересовало. А вот «Слава русскому народу!» очень задело. Задавали вопросы с подковыркой. Почему «русскому», а не «советскому»? Сам ли придумал? Кто подучил? И все такое.
Надо сказать, что художник отделался легким испугом. Было собрание, его исключили из комсомола. И все. Добра пирога!
Я вчера виделся с ним. Хороший дядька. Смеется.
Спрашиваю: а почему «Долой Хрущева!»?
Враз
Никола
Давным-давно я пытался попасть в одну из старейших старообрядческих часовен. Сколько сил потратил! Ездил я туда, на Север, много раз, прежде чем мне удалось познакомиться с наставником. Сначала он разговаривал со мной за оградой и войти не приглашал. Каждый раз, когда мы договаривались с ним встретиться, он на всякий случай обставлялся не на шутку, предупреждал родственников, приглашал свидетелей.
Однажды, не так давно, он пожаловался мне:
– Смотри, Женя, нам всем уже далеко за семьдесят, и молодые к нам почти не идут…
Я ему говорю:
– Варфоломеич! Вот ты меня давно знаешь, а несколько лет только из-за ограды со мной разговаривал! Ну как к тебе молодые-то пойдут?!
В часовню он пустил меня только через несколько лет. Увидев такое обилие высококлассных невьянских икон, я был просто потрясен. Я не представлял, что где-то это могло сохраниться в таких объемах.
Но фотографировать Варфоломеич ничего не разрешил. А нормально рассмотреть и запомнить у меня не получилось, потому что свет включить не позволили. Да, похоже, там и нет света, кроме как на кухоньке. Все очень чисто, и половики настелены. Только иконы очень старые, закопченные, и потемневшее золото повсюду. Договорились, что я приеду с реставраторами посмотреть. Состыковались еще через пару месяцев. Приехали. Свет не включают, руками трогать не разрешают. Посмотрели с руками за спиной. Вижу, что много подписных и датированных. Я говорю:
– Варфоломеич, разреши отфотографировать.
Строго:
– Нельзя!
А потом, через год, я уговорил Варфоломеича и мы съездили на Веселые Горы, на могилы святых отцов. Залезли на скалу и видели пещеру, где, по преданию, писал иконы знаменитый невьянский иконописец отец Григорий Коскин. Поговорили о вере и сошлись на том, что несть ни эллина, ни иудея, а судить всех будут по делам.
Договорились называть друг друга на «ты». Я уговорил Варфоломеича, чтобы он мне разрешил еще раз приехать и внимательно посмотреть иконы. Обещал подумать. Долго думал, советовался с наиболее авторитетными уральскими часовенными. Кряхтел. Пыхтел. Но пригласил.
И вот я приезжаю. Осень. Дождь накрапывает. В часовне одно маленькое зарешеченное окошко. Снимаю обувь. Варфоломеич переодевается
– Варфоломеич, но мне же не видно!
– Ничего, я тебе, мил человек, к окошку поднесу.
Меня интересуют подписи на опуши, даты, тыльная сторона иконы – а мне ничего не видно! Глаза устают. А когда еще случай представится?! Я уж взмолился:
– Варфоломеич, ты мне глаза высадишь!
А он:
– Устал, мил человек? Ну, давай в следующий раз.
Ага, думаю, знаю я твой следующий раз. До верху не дотягивается, поставил стремянку. Не совру! Стремянка середины позапрошлого века! Полез наверх. Трясется все. Снимает икону. Я испугался:
– Эй, Варфоломеич, ты сейчас сверзишься!
А он стоит с иконой:
– Небось!.. Ну-ка, держи!
Я только руки протянул, а он:
– Да не икону! Меня держи!
Так ведь и не дал ни разу руками прикоснуться.
Вдруг Варфоломеич говорит тихим голосом:
– Мил человек, залезь на стремянку, посмотри, что там у нас наверху.
Я залез и, напрягая глаза из последних сил, рассмотрел почти неразличимые сюжеты темных икон.
– Варфоломеич, – спрашиваю, – как вы молитесь, когда не видите, на что молитесь?
Он лишь плечами пожал:
– Деды молились.
Я говорю:
– Варфоломеич, разреши несколько икон раскрыть. Уберем копоть и грязь, расчистим старую олифу, икона засверкает другими красками!
Он серьезно:
– Нельзя! Такие люди святые на эти иконы молились! Это святость на иконах, намоленность! Это нельзя смывать!
– Нет, – говорю, – Варфоломеич, это копоть и чад с кухни и еще когда в лампады трансформаторное масло наливают. Смотри, говорю, ты же умываешься, моешься, мочалкой трешься – приятно же чистому. А почему ты думаешь, что иконе неприятно?
Вижу, задумался. И вот, позвонил мне через какое-то время и говорит:
– Я поговорил с отцами, по реставрации обещали подумать, но разрешили, чтобы ты приехал, сфотографировал.
Неслыханная удача. Приехали мы с Андреем, фотографом, и в течение шести часов отсняли все. Свет, правда, так включить и не разрешили и в руки взять не позволили. Но я все равно очень доволен, потому что это чудо, что старообрядцы разрешили отфотографировать!
День закончился, вышли мы на улицу. Ночь. Мороз. Снег скрипит, и звезды яркие. И мы повезли Варфоломеича домой. По дороге заговорили про Николу Чудотворца. Варфоломеич говорит:
– Ох, я Николу уважаю! Проси Николу – а уж он Спасу скажет. Никола – скорый помощник! Я как что потеряю, сразу Николу прошу и всегда нахожу.