Иконы
Шрифт:
Я приостанавливаюсь, сосредоточиваюсь на дыхании, концентрируюсь на том, чтобы не ощущать, мысленно выстраиваю стену между моими чувствами и чувствами всех этих людей, стремясь удержать их в стороне, желая, чтобы весь Хоул оставался подальше и не поглощал меня.
– Идем.
Лукас исчезает где-то впереди. Наши руки разъединяются, и я пытаюсь догнать его, но через три шага окончательно теряю.
– Мисс леди. Мисс леди. Мисс леди.
Я осторожно продвигаюсь мимо протянутых рук. Где-то вдали ритмично ударяет молоток. Я слышу барабанный бой. Нет. Треск огня… ну да, и барабаны. Множество ног отбивает ритм. Резкий звук струн. Может, это нечто вроде гитары? Я вытягиваю шею, чтобы найти
Еще одна рука появляется передо мной. Я качаю головой.
– Извините. Нет денег.
Это правда.
Рука хватает меня за рукав и тянет. Я оборачиваюсь и вижу Лукаса, явно рассерженного.
– Вот ты где! Держись рядом со мной.
Держись рядом со мной.
Я беру его за руку. Она теплая, а рукав снова прикрывает запястье. Я сжимаю ее, не осознавая, что делаю. Лукас умолкает.
– Что?
Я растерянно смотрю на него. И стараюсь не показать удивления, когда обнаруживаю, что держу его за руку.
– Ничего.
Лукас улыбается и отводит взгляд.
Но это не «ничего». Я чувствую Лукаса. Внутри Лукас так же беспорядочен и хаотичен, как сам Хоул. В нем тепло, и бьющийся ритм, и надежда, и испуг. Лукас боится. Он переполнен чувствами, он устрашен, он жив. Я ощущаю его, как Хоул, только он лучше. Как будто Лукас – единственная рождающая надежду вещь во всем Хоуле. Потому что я и это улавливаю – надежду. Это всего лишь крошечная искра, трепет. Но она есть.
Мне повезло, что я почувствовала такое, пусть даже один раз в жизни. Мне не часто приходится встречаться с подобным. Поэтому я не говорю ни слова, когда Лукас на ходу сплетает свои пальцы с моими.
Мы проталкиваемся сквозь толпу мимо ларьков и магазинчиков, и я вдруг останавливаюсь, заглядывая в открытую дверь одной из лавок. Какая-то женщина продает там мексиканские платья, длинные полосы хлопковой ткани, что падают с плеч, они покрыты вышивкой, яркой радугой цвета. Праздничные наряды. Мне бы стащить одно для Биггест, оставшейся в миссии. Ей бы понравилось зеленое, с разноцветным поясом. Но на самом деле не платья приковывают мой взгляд, а некая картина на расплющенной жестяной банке, похожей на серебро, – изображение Девы. Вокруг ее головы нарисованы полоски, как лучи самого солнца…
– Мисс леди? Вам нравится? – Хозяйка – женщина с черными волосами и темной кожей. А глаза у нее ослепительно-голубые. – Три. Три сотни монет. Это хорошая цена, para la madre de todos.
Лукас тянет меня за руку. Я иду дальше.
– Мисс леди! Мисс леди!
Лукас оглядывается на женщину, и я ощущаю то мгновение, когда она его узнает.
– El hijo! El hijo!
На мгновение мне кажется, что она говорит о сыне Девы, но она имеет в виду сына Посла.
Лицо женщины застывает, когда она понимает это. И правильно, он – сын. Должно быть, у этой женщины есть доступ к какому-то видеоэкрану. И тут же она исчезает внутри своей лавки и захлопывает за собой выкрашенную в синий цвет дверь.
– Да, иной раз я именно так действую на людей. Или, скорее, так действует моя мать. – Лукас смотрит на меня. – Извини. Но ты ведь на самом деле не собиралась это покупать, нет?
– На какие деньги?
– Ну, это же… Но если хочешь, я покажу тебе кое-что получше.
– Картину получше?
– Нет. Не картину. Деву получше. Увидишь. Идем, нам в эту сторону.
Мы идем мимо длинного ряда ларьков, где продаются мятные конфеты, ореховые
5
Волчки (исп.).
Мы поворачиваем на широкий бульвар, где какой-то человек ведет ослика, нагруженного узлами чего-то вроде футболок, мимо гигантской стены, расписанной граффити.
– Ты как будто и сам не знаешь, куда мы идем. – Я тяну Лукаса за руку.
– Но я знаю. – Он смотрит на меня с кривоватой улыбкой.
– А я не знаю. – Я улыбаюсь в ответ.
– Ты немножко мне доверься, а?
– Хотелось бы мне, чтобы я могла. – Моя улыбка угасает. – Чтобы я верила.
– Ты всегда такая бодрая?
Лукас смеется, а я качаю головой, поднимая глаза как раз вовремя, чтобы увидеть арку, в которую мы входим. Два дракона, выкованные из какого-то красного металла, сражаются над нашими головами, растянувшись над улицей с одной стороны на другую. Их тела длинны, они извиваются, как змеи, но у них когтистые короткие лапы…
– Laowai. Laowai [6] .
Я слышу, как люди произносят это, когда мы проходим мимо них. Я не знаю, что означает это слово, но понимаю, что это я. То есть некто, кто не принадлежит к этой части Хоула.
6
Иностранец (кит.).
Ни Лукас, ни я к ней не принадлежим.
Нас окатывает жаром. Я перехожу к обочине дороги, где беспорядочно сбились в ряд рыночные лотки. На маленьких квадратных вывесках обозначены их названия. Китайская капуста, пищевой рапс, брокколи свалены друг на друга, здесь так же много овощей, как и красок. Пурпурный ямс вперемешку с увядшими оранжевыми мандаринами и бледно-зелеными оробланко [7] , они крупнее и слаще грейпфрутов. Юдзу [8] – яркие маленькие шарики солнечного света, от которых день кажется еще более жарким.
7
Оробланко – гибрид грейпфрута и помело.
8
Юдзу – естественный гибрид мандарина и лимона.
Между лотками морщинистая старуха продает с красной телеги пакеты с чем-то незнакомым, что я принимаю за напиток.
– Paomo hongcha! Paomo hongcha!
Рядом с ней на складном табурете сидит другая женщина, на которой надета футболка с надписью «Сексуальная Мама». Вместе им лет семьсот, не меньше.
– Что это такое? – смотрю я на Лукаса.
– Я такое уже покупал. Не здесь, не у нее. Не знаю, что она говорит, но думаю, это переводится примерно как «морская пена».
В нечто вроде бумажной чашки наливается шипучая вода вместе с кусочком лайма и чем-то вроде сахарной пудры.