Икотка
Шрифт:
– А мне и не надо ничего от тебя.
– А что тогда?
– Говорят, заболела ты, баб Нюр. Вот и зашел проведать, мало ли, помощь какая нужна.
– Я уж думала, на старости лет удивляться разучилась. Ан нет! Удивил-таки бабку опять. Уж от кого, а от тебя, Степа, помощи никак не ожидала.
– Это еще почему?
– оторопел Степан.
– Да с чего помогать-то? Отношения добрыми у нас никогда не были.
–
– Доброй души ты человек, Степа. От помощи не откажусь, хоть и помирать собралась. Демка умаялся со мной весь, за всем не поспевает. У самой сил уже ни на что не хватает. А из деревни токмо со страху кто помогать будет. Да и то, наврядли. Вон и Кузьмич с тобой приехал, а заходить не стал.
– А про Кузьмича откуда прознала? Ты, баб Нюр, и впрямь ведьма что ли?
– А ежели и ведьма? Что, всю охоту помогать отбило?
– Да нет. Я в бабкины сказки не верю.
– Не верю...
– насупилась вдруг бабка.
– Степа, пообещай только, что Демку не оставишь, присмотришь за ним. А то ведь помру, заклюют его здесь совсем.
– Не переживай, не пропадет твой Демка. Одного не оставлю. Ты отдохни, баб Нюр, а я приберусь здесь пока. А то совсем срам развели. Только Демку кликну.
Бабулька тут же уснула, только голову до подушки донесла, будто обухом по голове схлопотала. И захрапела, да так, что чуть стены не заколыхались.
Кузьмича Степан отправил домой, кликнул Демку и принялись за уборку. Вынесли помои, выгребли мусор, отскоблили грязь, где смогли, вымыли полы, пооткрывали окна, чтобы проветрить. Вони дома поубавилось, стало светло и почти уютно. Демка помогал как мог и постоянно улыбался - радовался чему-то.
Провозились с уборкой весь день. Уже в сумерках Степан заторопился домой. Пока он прибирался у бабки Нюры, все нужное для него прикупил Кузьмич, упаковал, собрал, взгромоздил на телегу и теперь уговаривал остаться.
– Ты бы не ездил никуда, оставайся, места хватит. Смотри, какие тучи, ветер поднялся. Ливень знатный будет, с грозой.
– Да куда же я останусь, там Лесенька одна с Андрейкой. Вдруг что стрясется. Одни, в лесу...
– Да что с ними станется за ночь-то? Авось не маленькая, Леська твоя, сдюжит. Ты вокруг посмотри, еще не ночь, а уже не видно ни зги. Куда ты попрешься? Сейчас ливанет, доехать не успеешь. Встрянешь посреди поля, увязнешь в грязи так, что не вытащишь. Вымокнешь до нитки, воспаление получишь, как Анюта твоя. Мертвый ты точно никому не поможешь. Завтра с утра, затемно поедешь, как утрясется все.
Степан задумался на мгновение, потом махнул рукой, запрыгнул на телегу, дернул поводья. Телега тронулась.
– Вот упрямая твоя башка, - крикнул Кузьмич вослед, вместо прощания.
***
Только Степан подъехал к краю деревни, где с утра чуть не сбил Демку, как с неба потекло. Дождь начался не редкими каплями, а сразу ливнем. Вода встала стеной, будто на небе ведро перевернули. Ехать стало невозможно, пришлось
– Ну что, Степа, в баньку?
Парились долго, потом за столом сидели до глубокой ночи. Поговорить нашлось о чем, Степан за разговором как оттаял - давно так задушевно не собирались. Да и Кузьмич был доволен - сиял, шире некуда. И про страхи свои забыл, и про опасения. А дождь все поливал...
– Вот ты мне скажи, Степа! Друзья мы с тобой почти всю жизнь, с детства не разлей вода. Ближе тебя, Степа, у меня теперь и нет никого, ты для меня - братка родной. Все вместе прошли, и в огне, и где только не были. Даже горе у нас одинаковое.
– Лень, не начинай, не надо.
– Нет, ты дослушай! Вдовцы мы с тобой. Оба! У тебя еще дочка есть, а у меня детей как-то не получилось.
– Кузьмич утер слезу.
– Ну я не о том. Вот какая оказия вышла: горе одинаковое, а как по-разному получилось. Я от одиночества к людям подался, а ты наоборот - в себе закрылся, ушел ото всех. Приедешь, парой слов перекинемся, чаю хлебнем и до свидания. Вот почему? Двоим-то с бедой завсегда легче справиться, а мы порознь. Давай, Степа, как раньше вместе держаться, не дури, не будь бирюком.
– Да знаю я, Кузьмич, знаю. Только как Анюты не стало, не могу позволить себе веселья. Я зарок дал - только для Лесеньки жить и скорбеть до конца дней. А теперь вот внучок появился, и радость такая внутри, что не удержать ее. Не справляюсь я с зароком, Лёнь! Для дочки с Андрейкой все сделаю, а скорбеть не могу больше, сил нет, жить хочу. Вот и грызет меня совесть, душу тянет.
– Тьфу! Дурак ты, Степа! Кругом умный, а тут дурак. Сам себе клеть отстроил и себя туда посадил. Ну вот кому нужно, чтоб ты скорбный везде ходил, как бабка-плакальщица? Олесе? А может внуку твому такой дед понравится? Или Анюта тебе рыдать завещала? Все мы тебе добра желаем и счастливым видеть хотим, а Анюта вперед всех. Так что расслабься, живи и память ее не позорь!
Замолчали. Степан думал, взвешивал, Кузьмич не мешал. Тихо стало, дождь перестал, только маятник у часов постукивал да болтался, туда-сюда, туда-сюда. Но вдруг и он умолк. Застыл, где неположено, прямо на полпути - ни вверх, ни вниз. Тишина оглушила и стала звенеть.
– Началось, - осторожно выдохнул Кузьмич.
"И вправду, поменялось что-то..." - подумал Степан, и тут же комок в горле встрял, оттого, что в спину кто-то посмотрел и по стеклу с улицы заскреб, вроде как в окно заглядывал. Степан поднялся, подошел к окну, посмотрел - ничего. Но ведь есть же там кто-то, нутром почуял! Вышел на крыльцо, прислушался - за углом теперь шебуршит вроде. Странно! Нашарил в темноте оглоблю, схватил покрепче, примерил как бить, шагнул дальше. Тут из-за угла как выскочит непонятно кто, маленький, неказистый. То ли обезьянка, то ли гномик, в темноте не разглядеть. Сбил Степана с ног и удирать дальше. Бежит вприпрыжку, скачет через заборы и гогочет, весело ему. Степан припустил было за ним, да понял, что не угнаться. Вернулся в дом, а Кузьмич все так и сидит, будто к стулу прилип, только бороденка от страха подергивается.