Роха, подняв голову, стал вглядываться в ускользающий с предметов свет и обнаружил, что собравшиеся здесь люди лишь делают вид, будто увлечены разговором. На самом же деле каждый из них внимательно наблюдал за ним – за Рохой. Один за другим он ловил их взгляды, закрайники
же в ответ прятали глаза. И только правитель не смотрел на Роху, он был поглощен едой.
«Игра подошла к концу. В Иль мне вернуться не дадут, – рассудил Роха. – Не для того правитель откровенничал со мной и склонял к измене. Ах как был прав седовласый Миролей… Если бы только предупредить товарищей об опасности».
От грустных мыслей Роху отвлекли слуги Ямыха, подошедшие к нему. Они принесли серебряную чашу и, налив в нее темного хмельного напитка, подали ее со словами :
– Отчего, посланник Иля, не попробовал ты нашей пищи?
– Я не ем жертвенного мяса, – недовольно ответил им Роха.
Он поднялся с места, и в этот же момент вдруг все зашумели, и к громким голосам закрайников добавилось мелькание их бесчисленных рук, лихо разливающих по сосудам хмельное питье. В Гнезде стали пить и есть, загремела посуда, в нее посыпались кости.
Взяв в руку вместо чаши кувшин с водой, что приготовлен был для мытья рук, и подняв его вверх, Роха громко произнес:
– Я хотел бы выпить из этого кувшина потому, что в нем я ясно вижу чистое дно!
Его слова пропали в общем шуме. Роха отпил и поставил кувшин на место. Закрайники одобрительно заулыбались.
И снова вспомнился посланнику весь разговор с правителем.
Вдруг открылся люк, тот самый, через который Роха двумя днями раньше наблюдал за обозом. В Гнездо очень медленно влезла женщина. Да, да женщина (так показалось посланнику вначале). Но очень скоро он понял, что был неправ, ведь у той,
что влезла, не было лица. Ни глаз, ни рта, ни ушей, ни носа, лишь правильный овал, затянутый тонкой кожей. Серый, абсолютно бескровный лик выглядывал из под старой, обтрепанной ткани. Та свисала ей на плечи и где-то за спиной была собрана в затейливый узел, да так как не делали женщины Закрая. «Чуть… Чуть…» Тихо от человека к человеку, словно предупреждение, пронеслось это странное слово. Закрайники протрезвели и стали испуганно жаться к стенам. Роха остался один. Безликая шла на него, вытянув вперед свою безобразную шею. Было ощущение что она всматривается в окружающее пространство, вроде как ищет кого-то. Но в какой-то момент неудовлетворенно втянула ее назад, посадив на плечи. Мерзкая Чуть выпрямилась, и грязный балахон, закрывавший ее тело, складка за складкой разгладился от плеч до самого пола. Через проеденные ржавчиной дыры выглянули редкие, как у линяющей собаки, тонкие и длинные, не толще паутины, волоски. Еще несколько слепых движений – и Чуть уткнулась в то изрубцованное место на древе, откуда все еще поднималась голубоватая струйка. Обернув свой пустой лик и выпрямив руки за спиной как крылья, она наклонилась к дереву, но тут же как ошпаренная отпрыгнула от него. Затем подняла руку и, выставив открытую ладонь вперед, стала медленно водить ею во все стороны. Ладонью эту конечность можно было назвать лишь условно. Скорее это была птичья лапа. Она стала останавливать ее на каких-то участках «проверяемого» пространства, и было очевидным, что растопыренная конечность заменяла ей глаза и уши. Так, словно оторвавшаяся от человека тень, она словно бы искала себе хозяина. И в жутком поиске в конце концов добралась она до посланника. Роха не сводил с нее глаз.