Шрифт:
Ильин Роман.
Автобиография
Вступительное слово
Все, как говорится в русской судебной практике, подвязаны и
связаны, поэтому будут молчать. Так говорят все и сами. Поэтому
всю историю пала честь рассказать главному действующему
лицу. История
лица выказали небывалые человеческие особенности
поведения, действий и проявили то, о чем писать нужно далеко
не биографию. Но, поскольку в ней присутствует немалая доля
так непонятной и не принимаемоей никем мистики, - все же, это
будет биография, а не очередное заявление в суд, в темах которых
я сам уже запутался.
Происходившее и происходящее будет описано в хронологической
последовательности, как запомнилось и как записалось в
редких попытках писать дневник, или, лучше - судовой журнал
происходящего. Особенно полным он был за 2013 и 2014 года -
что не странно.
И как жаль, что не велся ранее за десять - пятнадцать лет!
Краткая предистория
Эту историю следует начать задолго до моего рождения,
когда в стране царствовал Советский союз.
Отец моего деда, Василия Степановича Ильина, был расстрелян
при возведении оборонительных укреплений под Тулой -
незадолго до Второй мировой войны. Расстрелян был на месте
работ из-за разногласий с комиссаром или же представителем
контролирующей его бригаду организацией - расстрелян сразу,
без суда. Рассетрелян, возможно, и просто начальником бригады,
– но сути это не меняет. Реабелитирован был в пятидесятых
годах двадцатого века.
Вторая трагедия по вине Советского союза произошла уже
с другим давним родственником - со стороны матери. Прадед
был "кулаком" - своими силами наладил мануфактуру, которая
силами союза превратилась в воспоминание. Но, благо, на тот
момент остался жив. До финской компании, когда под бравый
приказ нести в финляндию коммунизм были заживо заморожены
финскими морозами, и на линии Маннергейма расстреляны
финскими снайперами тысячи русских солдат. В том числе
и мой прадед.
Дед Василий Степанович, о котором подробнее (насколько
возможно) будет рассказано далее, в ходе ВОВ был отправлен на
украинский фронт бороться с бандами бендеровцев, которые,
получив высшее
уничтожением мирных деревень, диверсиями и устроили
небольшой, но кровавый геноцид населения этой территории.
Вернувшись с фронта с победой, дед женился на бабушке (пока
упоминается в такой форме), Анне Кузьминичне, и до конца советского
союза и выхода на пенсию трудился на Тульском комбайновом
заводе, Тульском Хладокомбинате и Тульском Горводоканале.
Анна Кузьминична, родом из села Крапивна (если верить
ее рассказам), во время войны работала в тылу, и, можно
не сомневаться, в итоге получила соответствующее звание.
После войны, после свадьбы, пошла учиться швеей на Тульскую
швейную фабрику и через много лет оказалась главным инженером
Тульского дома быта и управляющей - как бы назвали
сейчас - сетью еще существовавших советских государственных
ателье.
Прибавив к этому наказ одной из советских правительственных
организаций не разглашать историю с расстрелом и реабилитацией,
семья Ильиных смогла рассчитывать и на карьерный
рост. и на высокий доход и на квартиру 231 во вновь построенном
современном доме "Китайская стена" - 130, в современном
районе "Криволучье", ранее бывшим лугом. Или лесом
с болотом.
Потеряв все заработанное - или скопленное - в 1991 году, и
получив семейные проблемы своего сына Валеры и его жены
Наташи, квартира была продана, и началась моя жизнь.
Не забуду так же единственную живую нынче мою бабушку
Валентину Барбину, родившуюся в начале тридцатых годов в
деревне, что была почти рядом с усадьбой И. А. Бунина. Прошедшую
войну в гораздо более близких к боевым условиях,
заставшую одну из последних стадий отъема чстной собственности
– коллективизацию, после войны поработавшую маляром
и остаток времени до выхода на пенсию - много десятков лет - на
железной дороге, и в это же время имевшую силы родить мою
мать. В настоящее время живет в поселке Плеханово, в чуть ли
ни лично ее руками построенной пятиэтажке.
Муж ее, Николай, отец матери, для меня, еще маленького ребенка,
– остался только в воспоминании. Дед сидел в полупустой
квартире, окруженный стопками книг (часть которых, им подписанная,
теперь сложена у меня в шкафу) - и, наверно, что-то
говорил. Мать моя не старалась посещать его ни сама, ни с сыном.
Это был единственный раз. Второй раз уже был гораздо
позже, и посещение было кладбища.