Иллирия
Шрифт:
– Это грязная история, господин Альмасио, - произнес Рагирро.
– Она не делает чести ни моей семье, ни вашей. Вы поддались гневу и решили завершить эту распрю кровью. Я буду мудрее и прощу вас. Сегодня никто не умрет. А вы на досуге подумайте, отчего этим городом столько лет правят Брана, а не Альмасио. И поумерьте свой пыл, собирая моих недоброжелателей под свое крыло. Даже в худые для себя времена наша семья остается сильнее вашей. Не в последнюю очередь потому, что мы умеем признавать свои ошибки и наказывать виновных, начиная со своих людей.
Я все еще стояла с опущенной головой, не смея поднять взгляд на мужчин, но знала, что последняя фраза была адресована Вико.
Глава 23
"Он мог покончить со мной, обезумев от ревности, когда убедился в том, что я снова сделала выбор в пользу Вико. Но когда Рагирро сказал, что я заслуживаю смерти и почти приказал Рагу разделаться со мной, Ремо осознал, что я нужна ему живой, - звучал в моей голове тихий спокойный голос.
– Он злится от того, что понимает это, и может обойтись со мной грубо, но серьезная опасность моей жизни не грозит, если, конечно, он не поверит в слова Орсо о колдовстве. Говорят, волки отгрызают себе лапу, если попадают в капкан. Должно быть, Ремо и впрямь чувствует себя, как в ловушке, когда смотрит на меня и понимает, что не сможет убить..."
Орсо ждал нас в гостиной, несмотря на поздний час. Как всегда, в руках его была книга. Впервые я видела человека, в котором столь безобидное увлечение, как любовь к чтению, соединялось с лютой жестокостью. Он был безжалостен, как бешеная собака, но гораздо опаснее ее, ведь рядом с его темным безумием каким-то чудом сохранился острый, ясный ум.
– Викензо Брана жив, - сказал он, смерив Ремо изучающим взглядом.
– И ваша жена все еще дышит. Что ж, я не удивлен.
Ноздри Ремо расширились, он шумно вдохнул, но так ничего и не ответил сыну, вместо этого громко позвав мажордома. В охрипшем голосе его слышалась ярость человека, только что пережившего страшное унижение и понимающего, что отомстить пока не в его силах. Неудивительно, что мажордом появился почти сразу же, точно в ожидании приказов бодрствовал всю ночь напролет. Должно быть, он понимал, что страшный гнев господина Альмасио сейчас тщетно ищет выход и может обрушиться на любого.
Но сначала Ремо обратился ко мне.
– Что ты выбираешь, дорогая жена - подвал и цепь или же мои покои?
Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица, когда поняла, о чем на самом деле спрашивает Ремо. Сегодня, все же, была наша первая брачная ночь.
– Подвал и цепь, - пробормотала я, и руки мои невольно сжались в кулаки, ведь я понимала, что Ремо может просто засмеяться и приказать мажордому проводить меня в спальню. Но он лишь кивнул, соглашаясь с моим выбором. Когда я собралась последовать за мажордомом, Ремо вдруг остановил меня и произнес вполголоса, заглядывая в мое лицо:
– Ты не лжешь, когда говоришь, что не была любовницей Вико. Он не лжет, когда говорит, что ты не любишь его. Что же заставляет тебя так упорно губить себя, Годэ?
– Вико все верно сказал, и вы его слышали, - ответила я, вскинув голову.
– Я хочу вольной жизни. А эта... как бы она не выглядела со стороны, на деле все та же цепь в подвале. Странно, но когда вы изображали доброе отношение ко мне, мне казалось, что вы это понимали.
– Выполни ты честно свою часть сделки, я отпустил бы тебя. Пусть даже Вико остался бы жив благодаря своему отцу.
Внезапно я поняла, что же мне напоминает эта сцена.
– Я повторю вам те слова, что когда-то сказала Вико, - произнесла я, упрямо глядя прямо в глаза Ремо.
– Что ему, что вам отчаянно хотелось, чтобы я оказалась подлой и низкой тварью. Тогда бы вы не чувствовали, что я стою выше вас. А вы это чувствуете, господин Альмасио. И если бы я предала Вико, то вы обрели бы покой, доказав себе, что все люди подлы и жестоки, подобно вам самому. Но вам не удастся меня сломить, так и знайте.
Господин Альмасио насмешливо указал мне на мажордома, застывшего в ожидании.
– А я повторю тебе, Годэ, слова, которые ты уже слышала: сочетание сентиментальности и глупости принесет тебе немало бед. В подвале у тебя будет время над этим поразмыслить. Там, кстати, водится много крыс. Понаблюдай за их повадками, милая моя жена, и, быть может, ты сообразишь, чего тебе следует ждать от людей, да и от себя самой.
Так я очутилась в маленькой комнатке, освещенной лишь одной плохонькой лампой. Воздух здесь был настолько спертым, что я немедленно почувствовала тошноту. Господин Альмасио не преувеличивал, когда говорил, что посадит меня на цепь, как собаку. Практического смысла в этом не имелось, ведь двери каменного мешка были надежно заперты, но грубый железный ошейник служил постоянным напоминанием о том, как я беспомощна, зависима и унижена. Оставалось только радоваться, что Ремо не приказал отобрать у меня плащ. Несмотря на духоту, здесь было холодно и сыро, и даже сильнейшая усталость, от которой я валилась с ног, не позволила бы мне заснуть на грубом деревянном настиле в одном из углов моей камеры, если бы не теплая одежда.
Когда мажордом ушел, проверив, надежно ли закреплен ошейник, я жадно выпила несколько глотков воды, милостиво мне оставленной в небольшом кувшине, и почти сразу уснула, укутавшись в плащ. Даже страх перед крысами, чей писк я то и дело слышала, не помог мне удержаться на ногах - я совершенно выбилась из сил. Последнее, о чем я успела подумать перед тем, как глаза мои закрылись: "Вико сейчас очень больно". Мысль эта появилась в моей голове из ниоткуда, точно послание, и одна слезинка скатилась по моей щеке - я поняла, что и впрямь почувствовала отголосок его страданий.
Проснулась я от голода. Он был настолько силен, что мои внутренности словно огнем жгло. Но самым опасным в моем положении было то, что я ощутила дикий страх. Подумалось, что меня оставили здесь умирать с голоду и никогда больше двери моей камеры не откроются. Огонек лампы все так же дрожал, но я не знала, подливали в нее масло или же нет, пока я спала. Быть может, времени с тех пор, как я здесь очутилась, прошло совсем немного и чувства меня обманывают ?.. Лишь большим усилием воли мне удалось взять себя в руки, повторяя самой себе, что всякая паника губительна и я, поддавшись страху, в считанные дни потеряю рассудок. "Он не убьет меня, - успокаивала я себя.
– Он зол, жесток и ревнив, но так быстро со мной распрощаться не сможет. Один из нас не выдержит первым. Я всегда считала, что слабее прочих, но это не так. Да, кто-то может безжалостно убивать, а кто-то без раздумий пожертвует своей жизнью, если это потребуется, но я крепче их, вместе взятых. Я умею терпеть, умею ждать. К тому же, я безжалостно обрекла господина Альмасио на смерть, рассказав Вико о его заговоре, а до того пожертвовала своей жизнью, когда угроза нависла над моей сестрой, так что зря женщин считают такими уж бестолковыми в сравнении с мужчинами, мы тоже способны на подобное ...".