Иллюзия Луны
Шрифт:
– А я бы назвала Шариком или Тузиком. И поселила бы его в той коробке из-под сапог.
– В такой коробке только крысу можно держать, – хохотнул мальчик.
Девочка шмыгнула носом и пробормотала куда-то в сторону:
– Можно и крысу. Белую. Глазки красные, хвост розовый, шнурком. И назвать…
– Анубисом! – радостно выпалил мальчик.
– Ладно, – улыбнулась сестра, – Анубисом – так Анубисом.
Довольный, он встряхнул ранец на плечах.
– Не тяжело тебе? – поинтересовалась девочка.
– Не. Нормально.
– Ничего нормального. Ты же туда всю Кирину библиотеку свалил! У тебя спина отвалится.
– Не отвалится. И вообще, это мое дело!
– Ой, ну ладно-ладно, – махнула на него рукой в мохнатой варежке
– Ной, не ной… Тоже что-то знакомое, – пробормотал мальчик.
– «…И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло… и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем!..» – внезапно подобно церковному колоколу прогудел Кир.
Брат с сестрой так и встали на снежной тропинке.
– Деда, ты чего? – с опаской спросила девочка.
Кир обернулся.
– И был только один праведный и угодный Богу человек Ной. – Кир хлопнул себя руками по бокам, то ли от удивления, то ли желая согреться. – Вы что, ничего об этом не знаете?
– А, ну да, ну да, – наморщила носик девочка, – я что-то слышала… Взял каждой твари по паре и спасся на плоту от наводнения.
– Наводнения?! – Кир возмущенно засопел. – Деточка, это был Всемирный потоп, а не наводнение. Сорок дней и ночей лило с неба, вода покрыла все горы, что были на земле, все живое погибло, и уцелели только Ной и те, кто был с ним, – и не на плоту, а в ковчеге, огромном сооружении из гофера, просмоленном внутри и снаружи. Потоп начался в феврале, бушевал все лето, и только в октябре вода отступила, и показались верхушки гор. Все закончилось через год, и снова в феврале. Земля высохла. Началась новая жизнь. Вот так.
– Интересно, а что же они все это время ели? – спросил мальчик.
– А они не ели, они молились, – Кир посмотрел на часы и поторопил детей, – ладно, пошли, пошли. Опоздаете в свой храм науки.
– Деда, а это правда? – спросил мальчик.
– Что правда?
– Ну вот это все – про ковчег, Потоп, про Ноя. Или это так, сказка?
Кир задумался, и некоторое время они прошли в тишине.
– Вообще, некоторые истории так хороши, что неважно, правда это или нет. Но с ковчегом все не так просто. В Армении есть гора Арарат, еще коньяк есть с таким названием, но это к слову… Так вот, на склоне этой горы, к которой вроде и «причалил» Ной, ученые нашли нечто странное. Огромный предмет необъяснимого происхождения. Сделали снимки из космоса, рассмотрели и начали спорить. Очертаниями и размерами предмет напоминал колоссальное судно, похожее на то, что было описано в книге Бытия. Многие решили, что Араратская аномалия и есть Ноев ковчег. Другие до сих пор считают, что все это чушь собачья, и это никакой не ковчег, а всего лишь естественный выступ в горной породе. А третьи… третьи уверены, что пока я вам тут сказки рассказываю, занятия без вас начнутся! Пошли, пошли, – скомандовал он, – последний рубеж впереди – прямо гора Арарат!
Они вскарабкались по крутой и обледеневшей лестнице на холм. Отсюда уже было рукой подать до ребристого школьного забора. Кир обернулся к детям.
– Ну все, вперед! – бодро скомандовал он, поцеловал обоих и остался смотреть, как два закутанных колобка с коробками ранцев за спинами семенят в сторону дверей.
На полпути мальчик обернулся и помахал ему рукой. Кир махнул в ответ. Вскоре дети исчезли из вида. Кир постоял еще немного, словно ожидая чего-то, посмотрел в светлеющее небо и вздохнул.
Много лет назад он был одним из тех, кто отправился в Армению на северо-западный склон великолепной сдвоенной горы кайнозойского базальта. Как завороженный, Кир смотрел из окна гостиничного номера на вершины Арарата, покрытые вечными снегами, и думал, что если в жизни есть место такому чуду, как этот снег, то почему бы не быть и другому. Слухи, расчеты и несколько снимков со спутника, вроде подтверждали, что все сходится – размер и место…
Полупрофессиональной экспедиции так и не удалось добиться разрешения на восхождение. Араратскую аномалию поглотила аномалия бюрократических законов. Ною следовало бы высадиться точнее, а он причалил к земле, которая спустя тысячелетия стала нейтральной полосой советско-турецкой границы. Ворота в прошлое захлопнулись, так и не приоткрывшись. Ковчег или то, что напоминало его, застрял на высоте двух тысяч метров в пространстве, которого словно не существовало. Кир вернулся ни с чем. Постепенно жизнь наладилась и вошла в привычную колею, но сожаление о потерянной мечте было мучительным.
– Эй, Кирилл Александрович! – веселый окрик донесся с другой стороны улицы.
Кир обернулся. Широко улыбаясь и строя глазки обозленным водителям, через дорогу перебирался Семка Альцгеймер, веселый бомж с Таганской кольцевой. Кир, выходя из метро, часто останавливался поболтать с ним, поделиться деньгами, сигаретами, пару раз они даже закусывали в кафе-стоячке, беседуя о жизни и заглушая то ли водкой сомнительный душок пельменей, то ли пельменями сивушные водочные масла.
– Пошли к нам, горяченького примем, Кирилл Александрович! – Семка высадился на тротуаре и с радостью приветствовал Кира.
Тот посмотрел на довольную, битую и пропитую физиономию бомжа и махнул рукой. Дома его ждал отчаянный летящий Демон Врубеля, но Кир вместе с Семкой уже свернули за угол школьного здания, прошлись чахлым сквером, спустились по переулку вниз и вскоре встали перед обшарпанной дверью. Там они потоптались, стряхивая снег с ботинок, и шагнули в полуподвальное помещение.
Это был бомжатский кабак, место, известное только избранным, своего рода клубное заведение. Для того чтобы нанести его на карту, потребовалось бы эту карту изобрести. «Занятный получился бы путеводитель “Москва, которую вы никогда не узнаете” или “Не лезь куда не просят!”», – думал Кир, в который раз обводя взглядом помещение причудливой формы, с низкими сводами, изъеденными «псориазом асбеста». Несколько люминесцентных колб, кое-как притороченных к стенам, освещали копошащуюся начинку, людскую массу, заполнявшую эту дыру. Кир приветственно кивнул сидящему в дверях вышибале и вместе с Семкой подошел к стойке. (Она и вправду здесь была – полукруг голой кирпичной кладки, явно какой-то незаконченной конструкции), заказал какао «Золотой ярлык» себе, водочки с колбаской своему спутнику и, сжимая озябшими ладонями горячий стакан, уселся на свободное место у стены. Семка, вежливо и с достоинством поблагодарив за подношение, исчез в толпе. Кир осмотрелся.
Когда-то этот подвал занимал экспериментальный театр. Здесь ставили модные спектакли о современной жизни, осмысляя каждый чих, каждую случайную мыслишку рядового студента или скромного служащего. Только продолжалось это недолго. Зритель не шел смотреть на самого себя, скучного и привычного до слез, в своих вечно потрепанных джинсах и дешевых пиджачках, и, как ни старалась труппа во главе с бесноватым режиссером, революции умов на ровном месте не получалось. Шекспир, Мольер и Чехов сдержано улыбались со своих портретов: они опять выиграли, даже не вступив в сражение.
Театр вскоре прогорел, режиссер с тем же неистовством занялся поставками сосисок в продуктовые магазины центрального округа, а в подвал наконец спустилась настоящая жизнь. Кир назвал это место «Кафе чудес». На его глазах калеки и уроды, стекавшиеся со всех окрестных папертей и перекрестков, чудесным образом исцелялись, едва миновав входную дверь и спустившись по неширокой лестнице в зал. Хромые откладывали свои костыли, слепые снимали повязки, порой даже безрукие и безногие, отстегнув свои обрубки, усаживались за столы, разминая целехонькие затекшие конечности. Здесь все были свои. Кто-то спорил, кто-то спал, кто-то считал выручку, кто-то жаловался на жизнь, а кто-то молча смотрел на дно стакана, словно желая разглядеть там свое будущее.