Иллюзия отражения
Шрифт:
– К тебе кто-то заходил в номер? Ты с кем-то разговаривала?
– Нет. Как ты и сказал, прямо из ресторана поднялась сюда и сидела тихо, как мышка. А потом мне сделалось плохо. Совсем. Я все пыталась тебе объяснить еще в ресторане, но ты был так поглощен своими мыслями, что просто не слышал меня.
– Ты о своей родословной?
– Мне кажется, ты...
– Извини, я слегка раздражен. Или не слегка. Бывает. Я, конечно, паренек крепкий, но что-то мне достается в последнее время. Так кем я тебе привиделся? Злым шайтаном? Или
– Тенью. Призраком. Из прошлого века.
– Славно. В твоих апартаментах это не последняя бутылка?
– Нет. Бар полон. Ты хочешь выпить ее всю?
– Всю, может, и не выпью, но отхлебну порядочно.
– Мне сказали, ты предпочитаешь чай.
– Сейчас – особый случай. Хочется обрести пустоту, простоту и ясность. Чтобы бродить по вехам иллюзий. И иллюзорности вех. А то я сух, как пергамент. Такие дела.
– Что с тобой, Дронов?
– Ничего. Всем вам можно трогаться умом, а мне – нет?
– Кому – всем?
– Тебе, Вернеру, Сен-Клеру...
– Вернер? При чем здесь Вернер?
– Я его встретил недалеко. В интернет-кафе. Он говорил о странном мире и странных людях. О тех, что сочиняют жутковатые сказки, в которых дети теряются, как взрослые, а взрослые пропадают, как дети...
– Что с тобой, Олег?
– Размышляю вслух. Кстати, у тебя еще есть патроны?
– От браунинга?
– А что, у тебя здесь еще и кольт?
– Нет. Кольта нет. А патроны есть. В коробке. Ты злишься на меня? Это невеликодушно.
– Злюсь? Да что ты! Я вполне доволен. И великодушен. Знай я, что у тебя еще коробка, я был перекурил это дело за креслицем, чтобы ты могла настреляться вволю.
– Извини. Я понимаю, почему ты такой. У тебя стресс.
Как славен и добродетелен сегодняшний мир! И состояние душевной опустошенности и несвязухи, близкое порой к панике, помешательству, отчаянию и всегда – полное одиночества, характеризуют всего двумя ничего не значащими словами: «стресс» и «депрессия»!
– Спасибо. За понимание.
– Может, ты действительно выпьешь бренди и успокоишься? Мне помогло.
Я так и сделал. Благо стакан был. Потом присел на диванчик рядом с кроватью. И почувствовал вдруг тяжелую, свинцовую усталость. И еще – мне стало тоскливо. События вокруг напоминали причудливый танец теней, я неволей был в него втянут; он подчинялся какому-то определенному ритму, но ритма этого я не понимал и не чувствовал. Все, что произошло со мною за последние сутки, виделось мне нагромождением бессмысленных событий: я не мог найти им логичного объяснения.
Впрочем, удивляться здесь ничему не приходилось. События накатывались на меня одно за другим, усталый мозг начал, сбиваясь, принимать слова за факты, да и я, очаровываясь некоторыми собеседниками, такими, как герцогиня Аленборо, Алина Арбаева или Даша Бартенева, упускал то важное, чего не бывает в словах, то, что находим мы в жестах, полувзглядах, движениях... В лихорадочном блеске глаз или в надменно-беспомощном изгибе губ... Ведь за нарочитым цинизмом порой прячется нежность или ранимая детскость души, а за показной беспомощностью скрываются расчет и алчность.
И еще мне вдруг подумалось, что я нахожусь совсем не здесь и не с теми, что все происходящее вокруг – не больше чем маета, в которой так просто потерпеть победу... Маета опасная и жестокая, но никак не относящаяся к моей жизни, по крайней мере к такой, какой я бы хотел ее видеть, ощущать, чувствовать... И еще – мне захотелось в края легкие, бездумные, где люди беззаботны, как дети, и столь же доверчивы и искренни. Никогда я не был в таком краю и, наверное, никогда уже не буду... Потому что такого края нет. И бегу я теперь по кругу, не мною вычерченному и не мною отмеренному, потому что он не приближает меня к жизни, какой я хочу... И не приблизит никогда.
Все – бег на месте в замкнутой кривой.Несусь, как шквал, – ничто не происходит.Занепогодит или распогодит —Я в той же точке, сонно-кочевой.И в той же грусти, стылой, как туман,В ней задыхаюсь ветренно и влажно,А мне б бродить по взморьям вешних стран,И жечь костры бессонно и отважно,И бред мелодий с ночью в унисонСплетать в сонаты ласково и нежно...И я б уснул, и видел прежний сон,Как океан, безмерный и безбрежный.Никогда... Какое лживое слово! «Никогда я не был на Босфоре...» Но может, в этом и состоит смысл и суть всей нашей жизни – так представить ее себе – в иных пространствах и иных временах, чтобы все считали ее явью? Бог знает.
Глава 52
«Все бег на месте в замкнутой кривой...» Кто расчертил пространство острова кривыми, кто замкнул их в круг?
– В круг? – переспросила Даша. Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
– Круг. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Бред мироздания.
– Кажется, спиртное на тебя подействовало основательно.
– Сейчас пройдет, – сказал я, взял бутылку и сделал добрый глоток. Потом выудил из пачки сигарету, закурил. Нет, и то и другое – яд, конечно, но как действуют!
– У тебя вид кота, дорвавшегося до валерианы.
– Валериана – цветок Меркурия. Или Гермеса. У него, как и у каждого из кошачьих, есть ключи от бездны.
– Ты и выражаться стал, как...
– Как безумный? Или – так выражался Сен-Клер?
– Что Сен-Клер?