Иллюзия
Шрифт:
55
Три недели спустя
Бункер 18
Уокер лежал на койке и прислушивался к далеким звукам войны. От входа в механический отдел по коридору долетели крики. За ними последовали уже привычные звуки перестрелки: одиночные выстрелы хороших парней и очереди — плохих.
Потом раздался невероятный грохот — рев взрывчатки, бьющей в сталь, и перестрелка на несколько секунд прекратилась. Снова крики. Топот по коридору. Топот задавал
За топотом в коридоре последовали новые крики. Уокер свернулся калачиком, прижав колени к груди и гадая, который час. И с ужасом подумал: а вдруг уже утро, время вставать?
Наступила краткая тишина. Во время такой тишины перевязывают раненых, их стоны не такие громкие, чтобы проникнуть через запертую дверь.
Уокер попытался заснуть, пока эта музыка не зазвучала снова. Но, как всегда, тишина оказалась еще хуже. Он с тревогой ждал, когда опять вспыхнет перестрелка. Нетерпеливое желание заснуть, наоборот, отпугивало сон. Уокер с нарастающим ужасом представлял, что сопротивление окончательно сломлено, плохие парни победили и идут за ним…
Кто-то постучал в дверь — этот сердитый стук небольшого кулачка Уокер не перепутал бы ни с каким иным. Четыре резких удара, потом человек ушел.
Ширли. Она оставила ему завтрак на обычном месте и забрала тарелку с ужином — он лишь поковырялся в ней и почти ничего не съел. Уокер что-то пробурчал и перекатил свои старые кости на другой бок. Затопали ботинки. Всегда бегущие, всегда нетерпеливые. Когда-то тихий коридор, такой далекий от машин и насосов, которые нуждались в уходе, теперь превратился в шумный проходной двор. Главным местом действия стал вестибюль — воронка, в которую вливалась вся ненависть. К черту бункер, к черту людей наверху и машины внизу — имела значение только схватка за этот ничтожный клочок этажа, которая будет продолжаться, оставляя мертвые тела по обе стороны до тех пор, пока одна из сторон не уступит. Сражение шло из-за того, что случилось вчера, и потому, что никто не хотел вспоминать то, что произошло до вчерашнего дня.
Но Уокер хотел. Он помнил…
Дверь в его мастерскую распахнулась. Через щелочку в коконе из грязных одеял старик разглядел Дженкинса, парня двадцати с чем-то лет, но выглядящего старше из-за бороды. После смерти Нокса ему достался весь этот бардак. Парень прошел по лабиринту из рабочих столов и разбросанных деталей, направляясь прямиком к койке Уокера.
— Я уже встал, — простонал Уокер, надеясь, что Дженкинс уйдет.
— Нет, не встал. — Дженкинс подошел и потыкал Уокера в ребра стволом винтовки. — Давай, старик, поднимайся!
Уокер отпрянул, высунул руку и отмахнулся.
Дженкинс мрачно уставился на него сверху вниз, покусывая бороду. Вокруг его молодых глаз собрались морщинки тревоги.
— Эта рация нам нужна работающей, Уок. Нам крепко достается. И если я не смогу слушать их переговоры, то вряд ли сумею защитить наши этажи.
Уокер попытался сесть. Дженкинс ухватил его за лямки комбинезона и грубовато помог.
— Я всю ночь ею занимался, — сообщил Уокер. Он потер лицо. Изо рта у него воняло.
— Так она починена? Нам нужна эта рация, Уок. Ты знаешь, что Хэнк жизнью рисковал, чтобы ее достать?
— Ну, он мог бы рискнуть и чуточку больше, чтобы раздобыть инструкцию по эксплуатации, — пожаловался Уокер.
Он уперся руками в колени и, несмотря на ломоту в суставах, встал и доковылял до рабочего стола; одеяла кучей свалились на пол. Ноги у него еще не проснулись окончательно, а затекшие руки покалывало, и он не мог сжать пальцы в кулак.
— С батареей я разобрался, — сказал он Дженкинсу. — Как выяснилось, проблема не в ней.
Уокер взглянул в сторону открытой двери и увидел стоящего в коридоре Харпера, рабочего с нефтеперегонного завода, ставшего солдатом. Когда Петер был убит, Харпер стал учеником Дженкинса. Теперь он смотрел на завтрак Уокера, буквально обливаясь слюной.
— Угощайся! — крикнул ему Уокер и махнул в сторону исходящей паром тарелки.
Харпер изумленно поднял на него глаза, но больше ни секунды не колебался. Прислонив винтовку к стене, он уселся возле двери и жадно принялся за еду.
Дженкинс неодобрительно хмыкнул, но промолчал.
— Так вот, видишь это? — Уокер показал на рабочий стол, где лежали детали небольшой переносной рации, соединенные так, чтобы каждую можно было проверить отдельно. — Тут есть постоянный источник питания. — Он постучал по трансформатору, подсоединенному в обход батареи. — И динамик работает. — Он нажал кнопку передачи, послышался щелчок и шипение статики из динамика. — Но она ничего не принимает. Потому что они ничего не говорят. Я держал ее включенной всю ночь, а сплю я чутко.
Дженкинс уставился на Уокера.
— Я бы услышал, — подтвердил тот. — Они не разговаривали.
Дженкинс сжал кулак, потом потер лицо другой рукой. Постоял с закрытыми глазами, упираясь лбом в ладонь, потом устало спросил:
— Как думаешь, может, что-то повредилось, когда ты ее разломал?
— Разобрал, — со вздохом возразил Уокер. — Я ее не ломал.
Дженкинс взглянул на потолок и разжал кулак.
— Значит, ты думаешь, что они ими больше не пользуются, так? Полагаешь, они узнали, что у нас тоже есть рация? Клянусь, тот проклятый священник, которого они прислали, был шпионом. С тех пор, как мы его впустили, чтобы провести похороны, все начало разваливаться.
— Я не знаю, что они делают, — ответил Уокер. — Думаю, они и сейчас пользуются рациями, только каким-то образом исключили из радиообмена нашу. Смотри, я сделал другую антенну, более мощную.
Он показал на провода, змеящиеся от рабочего стола и обмотанные вокруг стальной балки под потолком.
Дженкинс взглянул на провода, затем резко повернул голову к двери. Из коридора опять донеслись крики. Харпер на секунду перестал есть и прислушался. Но только на секунду. Затем он снова зачерпнул ложкой кукурузную кашу.