Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
– Молодец! – икнул Васька и одобрительно хлопнул Елисея по плечу, после чего тот лёг на пол и уже не вставал до конца пирушки.
Только не подумайте, что пир у князя Владимира был похож на современный банкет. Отнюдь! Ведь там собрались богатыри, а настоящая сила не только в бою проявляется. Настоящая сила помогает оставаться человеком и не падать в салат лицом, даже когда к этому располагают обстоятельства. Несмотря на то, что пир шёл уже не первый час, богатыри держались степенно и здравицы произносили сообразные. Даже когда очередь дошла до Васьки-пьяницы, он исхитрился сказать очень трезвую мысль:
– Помолвка – это что? Помолвка – это замысел! А удался он или нет, дитё покажет. Стало быть, вы его сперва родите, да на ноги поставьте, да воспитайте, как подобает, да научите святыни чтить, вот тогда и речь сказать не грех!
От этих слов Запава зарделась, но не от сорома, а от радости, потому как ребёнка от любимого мужа родить – лучшего счастья не бывает.
– Краснеешь? Красней! – одобрительно прогудел Василий. – На то ты и есть красна девица!
Богатырь хотел ещё дать какое-то напутствие Соловью Будимировичу, но ему помешал шум в дверях. Гости повернули головы, а князь с неудовольствием прикрикнул:
– Это кто там честному пиру препятствует?
– Это я, князь-Солнышко!
– Кто «я»?
– Бова, голова приворотной стражи.
– И чего тебе, Бова? Да не стой ты у дверей! Поди ближе и отвечай!
– Не могу, князь: ноги отымаются.
– А как же ты до терема дошёл.
– Так он меня донёс.
– Кто «он»?
– Дак, кабы я знал!
От такого ответа по лавам прокатился смешок, но князь насупил бровь:
– Ты, видать, насмехаться над нами надумал?
– Видит Бог, и в мыслях не было, – пролепетал Бова. – Только он пришёл и тебя, князь, требует. Я говорю: занят Красное Солнышко, в другой раз приходи. А он говорит: в другой раз поздно будет, а потом хвать меня – и понёс. Так притиснул, что ноги отняло!
Гости недоверчиво загудели. Дело в том, что Бова был детиной немалого роста и такой толстоты, что представить его барахтающимся в чьих-то руках было совершенно невозможно.
– Заливаешь! – сказал как припечатал воевода Добрыня, которому стало стыдно за своего служаку.
– Нет, человече, он правду говорит! – возразил Добрыне спокойный голос, и, отодвинув Бову, в гридницу вошёл незнакомец.
– Кто таков? – спросил изумлённый князь, потому что ему ещё ни разу не доводилось видеть такого ясного взгляда и таких светлых очей, излучающих спокойную силу.
– Илья Муромец, – раздалось в ответ.
Князь встал и подошёл поближе. Теперь он, что называется, кожей почувствовал могучую силу, исходящую от богатыря, назвавшегося Муромцем. Было ясно, что такому хоть Бова, хоть дюжина Бов дорогу не загородят. Это уразумели и остальные, посему во взорах появилось уважение. Но особо внимательно приезжего разглядывали Чурила Пленкович и Дюк Степанович. Они сразу оценили и одёжу, и оружие Муромца, а оценив, тревожно переглянулись и пожали плечами. Заметив это, Добрыня молвил:
– Чурила, хватит с Дюком перемигиваться. Если есть что сказать, реки: у нас тут, кажись, все свои собрались, так что неча секретничать.
– Да вот тут какая закавыка выходит, – осторожно начал щеголеватый Чурила Пленкович. – Больно кольчуга у него хороша. Такой даже у тебя, Добрынюшка, нету… И сапоги знатные.
– А меч, видать, в Дамаске кован, – подхватил знаток оружия Дюк Степанович. – А лук и того краше – монгольской работы и цены неизречённой.
– И откуда, спросить, у него такое богатство? – с ехидцей вопросил Чурила. – А может, он подослан кем?
Забыв про угощение, богатыри и княжеские гридни вскочили с лавок и сжали кулаки, потому что в словах Дюка и Чурилы был резон.
Когда против тебя стоят два десятка богатырей со сжатыми кулаками – дело плохо. Но Илья даже не шелохнулся. Он с таким спокойствием смотрел на гневные лица Добрыни Никитича, Алёши Поповича, Екима, Василия-пьяницы, Дуная Ивановича, Чурилы Пленковича, Дюка Степановича, Потока Михайло Ивановича, Ивана Гостиного и Ивана Годиновича, бедняка Хотена, Ставра-боярина и других молодцев, что их кулаки сами собой разжались.
– Зря гневаетесь, люди добрые, – не повышая голоса, молвил Илья. – А ежели есть сомнения, то я всё как на духу расскажу.
– Расскажи сперва, где ты такое снаряжение раздобыл и зачем ко мне пожаловал? – сменив гнев на милость, согласился князь.
И Муромец рассказал и как он на печи сидел, и как ему меч и коня подарили, и про спор с Нагаем, и про Соловья с его разбойниками, что в Киев идут под надзором Олава Прекрасноволосого…
Только лучше бы он этого не делал, потому что никто не поверил ни единому его слову.
Когда Илья закончил, в гриднице повисла звенящая тишина.
Её нарушил князь Владимир. Он повернулся к супруге и сказал:
– Свет мой, Анна, возьми Запаву и отправляйся в свои покои. Тут сейчас мужской разговор пойдёт. Добрыня, ступай ко мне: совет держать будем.
– Не чисто дело, князь! – тихо сказал подступивший воевода. – Откуда он про Олава знает, ведь мы снарядили его под великим секретом.
– Думаю, что он от Соловья пришёл на разведку. Значит, Олав мёртв. Хорошо, что Тровур сейчас в походе. А ты собери новую дружину, чтобы завтра идти на разбойника и тело Олава привезти. Не то старик сам за сыном кинется и так же сгинет.
– А что с этим делать?
– Посадить в острог и выпытать, где Соловей прячется. А молчать будет, скажи Прасолу, чтобы с ним не церемонился.
Да… незавидную участь уготовал князь Илье! Ведь Прасол был мастером подноготных признаний, которые он буквально вырывал из любого упрямца.
– Хватайте его, богатыри! – скомандовал воевода.
Но его команду перекрыл громовой голос Муромца:
– Стойте! Не буду я биться с княжескими богатырями, не стану их кровь проливать, хоть сам погибну! Вот вам меч, вот лук, а вот руки мои. Хотите, вяжите, хотите, так оставьте, но супротив Красного Солнышка я ничего плохого не содею. Слово даю!