Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
Пришли, значит, на пристань, а там уже последний корабль разгружают. А у него на носу турья голова выточена, вместо глаз дорогие яхонты вставлены, вместо бровей чёрные соболи положены, вместо ушей белые горностаюшки болтаются, вместо гривы лисы чёрно-бурые косматятся, вместо хвоста медведи белые трепыхаются. Паруса на мачтах из дорогой парчи, канаты шёлковые. Якоря серебряные, а колечки на цепях чистого золота. Посреди палубы шатёр стоит. Крыт шатёр соболями и бархатом, перед входом волчьи шкуры лежат.
По
Подошёл тогда князь к управляющему и просит:
– Можно, мил человек, мы тоже подсобим да на копеечку хлебушка себе купим?
– Ступай с глаз долой, голь перекатная, – ответствует тот. – Не видишь разве, что разгрузка кончается.
– Тогда подай, Христа ради…
– Бог подаст! Иди-иди, не мешай, а то стражу кликну. Ходят тут всякие, под ногами путаются, работе мешают!
Так расшумелся, что с борта свесился парубок в рабочей поддёвке и спрашивает:
– Ты чего кричишь, Устин?
– Да вот на работу нищая братия наняться хочет. А где я им работу возьму, если всё уже сделано. А ну, кыш отсель, скудоумные!
– Погоди сердце рвать, лучше своим делом займись. Не видишь, мешок с просом порвался! – властно перебил Устина парень, сбегая по сходням. – Нету, братцы, для вас работы, раньше надо было приходить. Но ничего, это мы сейчас поправим. Держите!
С этими словами добрый парубок одарил князя и его переодетых богатырей серебряными монетами: каждому по одной дал.
– Спаси тебя Христос! – поклонился до земли Владимир. – А ты кто таков, что щедрее князя киевского калик одариваешь?
– Да куда уж мне за князем угнаться, когда он, бают, десятину на церковь даёт и всеми сирыми и убогими опекается! Нет, до Красного Солнышка мне далёко, ведь я простой купец новгородский – Соловей, Будимиров сын.
– Ну, тогда пошли, Соловей Будимирович…
– Куда?
– В палаты с князем киевским знакомиться!
С того дня крепко подружился Владимир с Соловьём и всем его в пример ставил. Как только Будимиров сын по делам в стольный град пожалует, так князь его в свои палаты зовёт и ковёр через двор стелить приказывает, по причине уважения.
Вытрет Соловей красные сафьяновые сапожки тряпицей и ступит на ковёр, а княжеская челядь его громко приветствует. Но громче всех собачка лает, которую купец на руках несёт. Потому как он с ней никогда не расстаётся. А привёз он её из Царьграда – столицы Византии, заморской империи.
Смешная собачка – вся беленькая, кроме бантика красного, что ей Соловей на шейку повязал. А хвостик у ей бубликом, ушки торчком, усики, что иголочки, а по мордочке улыбка гуляет. И каждый, кто на неё глянет, тоже улыбаться начинает. Особенно, когда она на задние ножки встанет, ручки подберёт повыше – и давай танцевать да хвостиком себе дирижировать!
А звали собачку Молоська. Но не потому, что она была малосильная, а потому что даже в пост мясо употребляла. Ведь раньше молосниками называли людей, которые посты не блюдут. Только собачке-то зачем посты блюсти, когда она животная. А животная, в отличие от человека, не грешит – хоть мёдом её корми, хоть за хвост дёргай. И ежели грехов нет, то даже салом их не наешь. А ежели есть, то постом тело изнуряй и молитвой душу исправляй…
Молоська сильно князю глянулась. Так глянулась, что он за диковинную собачку лучшего коня купцу сулил. Но тот ни в какую: «Погоди, – говорит, – я скоро в Царьград соберусь и тебе такую же привезу, только мужеского полу. Мы их оженим, а щенков людям раздадим для утехи».
Князь всё больше привязывался к Соловью за его щедрый нрав, а Соловей давно почитал князя за мудрость, с которой тот правил своим народом. Во время встреч они долго беседовали. Князь любил слушать про далёкие страны, где приходилось бывать купцу, а Соловей, рано потерявший родителя, находил упокоение в отеческих советах князя.
– Послушай, а почему бы тебе в Киев не перебраться? – как-то раз спросил Владимир своего молодого друга.
– Так у меня ж в Новгороде дом и усадьба на Ильмень-озере. Лучше ты, князь, ко мне летом приезжай: рыбы половим да поохотимся вволю.
– Эх, кабы не державные дела, непременно бы приехал. Посему лучше ты перебирайся. Земли в Киеве много: строй себе терем, где душа пожелает. Да хоть на моём дворе!
Соловей понял, что князь давно всё обдумал и не стал ерепениться. Но Владимир не просто всё обдумал, он замыслил изменить судьбу купца самым решительным образом. Потому и место для будущего терема выбрал прямо супротив окон своей племянницы – красавицы Запавы Путятичны.
Запава была знакома с Соловьём, но издали. На фоне шумных ухажёров купец никак не выделялся и, в отличие от других, не пытался произвести впечатление. Конечно, Запава слышала о его богатстве, но к этому она была равнодушна, как, впрочем, и полагается племяннице князя.
А приметила она Соловья Будимировича, когда тот вместо понукания нанятых столяров и плотников, сам взялся строгать, пилить и приколачивать, подчиняясь распоряжениям умелого древодела Гаврилы – осанистого крепкого старика с белой бородой чуть не до пояса.
– Легче бей! – поучал Гаврило своего молодого хозяина. – Балясину под перилами разворотишь!
Соловей на это краснел, как провинившийся школяр, и половчее перехватывал деревянную киянку.
Наблюдая за купцом-работником, Запава долго стояла у окна, пока её не отвлекли закадычные соперники Вышата и Елисей. Явившись не запылившись, они тут же принялись за ухаживание: Вышата приволок парик из лошадиного хвоста, а Елисей – подгнившую оглоблю, которую тут же сломал об колено…