Имаджика: Пятый Доминион
Шрифт:
Небольшому контингенту солдат поручили удерживать зевак, и они честно пытались выполнить приказ. Но число их было слишком мало, и разбухающая толпа постепенно оттесняла кордон все ближе и ближе к месту военных действий — складу в тридцати ярдах вниз по улице, который был недавно взят штурмом. Стены его были щербатыми от пуль, а из окон нижнего этажа валил дым. Принимавшие участие в засаде солдаты, одетые, в отличие от щегольского эскорта Кезуар, в однотонную форму, которую Миляга уже видел в Л’Имби, в настоящий момент вытаскивали из здания трупы. Точнее, выбрасывали мертвецов из окон второго этажа (а за компанию и парочку тех, кто еще подавал признаки жизни) на быстро растущую внизу кровавую груду. Миляга вспомнил Беатрикс.
— Тебе не надо на это смотреть, ангел, — сказал Миляга Хуззах и попытался снять ее с плеч. Но она держалась крепко, для надежности ухватив его обеими руками за волосы.
— Я хочу смотреть, — сказала она. — Я видела это вместе с папой уже много раз.
— Ладно, только постарайся, чтобы тебя не стошнило на мою голову, — предупредил Миляга.
— Глупости какие, — ответила она, до глубины души оскорбленная тем, что Миляга допускает подобную возможность.
Впереди разворачивались новые зверства. Из здания вытащили оставшегося в живых человека и швырнули на землю перед экипажем Кезуар, двери и окна которого по-прежнему были закрыты. Еще одна жертва, испуская яростные крики, пыталась защититься от штыковых уколов окруживших ее солдат. Но все замерло, когда на крыше склада появился человек в оборванных лохмотьях. Он широко развел руки, словно приветствуя свой мученический удел, и заговорил.
— Это Афанасий! — удивленно пробормотал Пай.
Зрение мистифа было острее, чем у Миляги, который, только внимательно приглядевшись, убедился в его правоте. Это действительно был отец Афанасий. Его борода и волосы были длиннее, чем прежде. Руки, лоб и бок у него были в крови.
— Какого черта он там делает? — сказал Миляга. — Читает проповедь?
Афанасий обращался не только к войскам и их жертвам внизу на мостовой. Он постоянно поворачивался и к толпе. Но что бы он ни выкрикивал — обвинения, молитвы или призывы к оружию, — его слова все равно уносил ветер. Его беззвучное выступление выглядело несколько абсурдным и, уж без сомнения, самоубийственным. Снизу на него уже были нацелены винтовки.
Но еще до того, как прозвучали выстрелы, первый пленник, которого поставили на колени перед экипажем Кезуар, сумел ускользнуть из-под стражи. Захватившие его солдаты, отвлеченные спектаклем отца Афанасия, среагировали недостаточно быстро, а когда это все-таки случилось, их жертва уже бежала навстречу толпе. При его приближении толпа начала расступаться, но солдаты уже взяли его на мушку. Поняв, что они собираются стрелять в направлении толпы, Миляга рухнул на колени, умоляя Хуззах поскорее слезть. На этот раз она не заставила себя упрашивать. В тот момент, когда она соскользнула с его плеч, раздалось несколько выстрелов. Он поднял глаза и сквозь мешанину тел увидел, как отец Афанасий упал, словно от удара, и тело его исчезло за парапетом вдоль края крыши.
— Проклятый дурак, — выругал он самого себя и собрался было уже подхватить Хуззах, чтобы унести ее подальше, когда второй залп заставил его замереть на месте.
Пуля попала в докера, стоявшего в ярде от того места, где Миляга, припав к земле, прикрывал Хуззах. Докер рухнул, как срубленное дерево! Поднимаясь, Миляга огляделся в поисках Пая. В сбежавшего голодаря тоже попала пуля, но он по-прежнему двигался вперед, с трудом ковыляя навстречу толпе, пришедшей в полное смятение. Некоторые разбегались кто куда, некоторые, бросая вызов солдатам, остались стоять на месте. Кто-то бросился на помощь поверженному докеру.
Вряд ли голодарь все это видел. Хотя энергия все еще несла его вперед, его лицо, еще не знавшее бритвы, обмякло и было лишено всякого выражения, а светлые глаза подернулись поволокой. Еще одна пуля попала ему в шею и вылетела с другой стороны, где на горле были вытатуированы три тонкие линии, средняя из которых рассекала
Он услышал где-то рядом шепот Пая, который уговаривал его отойти в сторону, но он не мог оставить этого человека в последние секунды его жизни. Он начал нагибаться, намереваясь сжать умирающие пальцы в своей руке, но опоздал на пару секунд.
— Ну а теперь ты идешь? — спросил Пай.
Миляга оторвал взгляд от трупа и огляделся. Эта сцена собрала несколько зрителей, и лица их были исполнены тревожного предчувствия, удивления и уважения, смешанных с явным ожиданием от него каких-то слов, какого-то напутствия. Ничего подобного Миляга не мог им предложить и только развел руками. Зрители продолжали смотреть на него не мигая, и он подумал было, что они могут напасть на него, если он не заговорит, но в районе склада снова раздалась пальба, и этот момент оказался в прошлом: люди отвернулись от Миляги, а некоторые даже помотали головой, словно очнувшись от транса. Второго пленного уже расстреляли у стены склада, и теперь огонь велся по груде тел, чтобы добить затесавшихся туда раненых. Несколько солдат появились на крыше, по-видимому намереваясь сбросить вниз тело отца Афанасия. Но этого удовольствия они были лишены. То ли он притворился, что в него попала пуля, то ли действительно был ранен, но сумел уползти в безопасное место, пока разыгрывалась драма внизу, однако, так или иначе, преследователи оказались с пустыми руками.
Трое солдат из кордона появились, чтобы забрать тело неудачливого беглеца. Однако они столкнулись с сильным пассивным сопротивлением: между ними и мертвым юношей тут же образовалась толпа, принявшаяся оттирать солдат в сторону. Солдаты прокладывали себе путь силой, раздавая по сторонам меткие удары штыками и прикладами, но за это время Миляга успел отойти от трупа.
Успел он и оглянуться на сцену, видимую поверх голов толпы. Дверь экипажа Кезуар была уже открыта, и, окруженная плотным кольцом своих гвардейцев, она наконец-то вышла на свет божий. Это была супруга гнусного тирана Имаджики, и Миляга помедлил одно опасное мгновение, чтобы посмотреть, какой след оставит на нем такой интимный контакт со злом.
Когда она показалась, то одного только ее вида (даже для такого плохого зрения, как у него) оказалось достаточным, чтобы у него захватило дух. Она принадлежала человеческому роду и была красавицей. И не просто красавицей. Это была Юдит.
Пай схватил его за руку, пытаясь оттащить в сторону, но он не поддавался.
— Посмотри на нее. Господи. Посмотри на нее, Пай. Да посмотри же ты!
Мистиф бросил взгляд на женщину.
— Это Юдит, — сказал Миляга.
— Это невозможно.
— Говорю тебе, это она! Она! Куда смотрят твои ебаные глаза? Это Юдит!
Его крик словно послужил искрой для сухого хвороста ярости, накопившейся в толпе. Было совершено нападение на трех солдат, которые попытались унести тело юноши. Одного ударили палкой по голове, и он упал, а другой принялся отступать, стреляя в толпу. Пламя мгновенно разгорелось. Кинжалы были вынуты из ножен, мачете сняты с поясов. Через пять секунд толпа превратилась в армию, а еще через пять уничтожила первых трех противников. За разыгравшейся битвой больше не было видно Юдит, и Миляге ничего не оставалось делать, как последовать вслед за Паем, скорее ради безопасности Хуззах, чем своей собственной. Он чувствовал себя странно неуязвимым, словно круг выжидающих взглядов был заклятием против пули.