Имаджика: Пятый Доминион
Шрифт:
— Как обычно, Хуберт, ты слишком преисполнен чувством собственной правоты, чтобы заметить слабые звенья в своем рассуждении, — ответил Годольфин. — Откуда тебе известно, что я один выбран в качестве объекта наблюдения? Можешь ли ты утверждать наверняка, что все близкие тебе люди находятся вне подозрений? Внимательно ли ты наблюдал за своими друзьями? За своей семьей? Любой из них может оказаться частью этого заговора.
Оскар испытывал извращенное удовольствие, сея сомнения. Он уже видел, что они дают всходы. Видел, как под уколами сомнения лопаются мыльные пузыри
— И однако же факт остается фактом: хозяином этой твари был ты, — сказал он.
— Достаточно, Хуберт, — мягко сказал Макганн. — Сейчас не время провоцировать раскол. Нам предстоит серьезная борьба, и согласимся мы с методами Оскара или нет — замечу только для протокола, что я с ними не согласен, — безусловно, никто из нас не может сомневаться в том, что он на нашей стороне. — Он огляделся вокруг. Со всех сторон послышался одобрительный гул. — Одному Богу известно, на что оказалось бы способно подобное создание, догадавшись, что его хитрость раскрыта. Годольфин рисковал ради нас жизнью.
— Согласен, — сказал Лайонел. Обойдя стол, он приблизился к Оскару и вручил в свежевытертые руки палача стакан неразбавленного мальтийского виски. — Хороший парень, доложу я вам, — заметил он. — На его месте я поступил бы точно так же. Выпей.
Оскар взял стакан.
— Ваше здоровье, — сказал он, осушив виски залпом.
— Не вижу повода для празднования, — сказала Шарлотта Фивер, которая была первым человеком, вновь севшим за стол, невзирая на то что на нем находилось. Она закурила новую сигарету и выпустила дым сквозь поджатые губы. — Если предположить, что Годольфин прав и эта тварь действительно хотела проникнуть в Общество, то мы должны задать вопрос: зачем?
— Вопрос отклоняется, — сухо произнес Шейлс, указывая на труп. — Он не слишком-то разговорчив. Что, без сомнения, кое-кого весьма устраивает.
— Долго мне еще предстоит терпеть эти инсинуации? — осведомился Оскар.
— Я же сказал, Хуберт, хватит, — заметил Макганн.
— У нас здесь демократия, — сказал Шейлс, бросая вызов негласному авторитету Макганна. — И если я хочу что-то сказать…
— Ты уже сказал это, — заметил Лайонел, подогретый изрядным количеством алкоголя. — А теперь заткнись.
— Самое главное — это решить, что нам теперь делать, — произнес Блоксхэм. Утерев рот, он дернулся к столу, исполненный решимости вновь самоутвердиться после того, как его репутация была подорвана не вполне мужским поведением. — Наступили опасные времена.
— Поэтому мы и собрались здесь, — сказала Алиса. — Они знают, что приближается годовщина, и снова хотят затеять историю с этим чертовым Примирением.
— Но зачем они стремились проникнуть в Общество? — сказал Блоксхэм.
— Чтобы вставлять нам палки в колеса, — сказал Лайонел. — Если бы они знали, что мы собираемся делать, то могли бы перехитрить нас. Кстати говоря, галстук был очень дорогим?
Блоксхэм
— Мне все-таки непонятно, что они могли у нас выведать, — сказала Алиса Тирвитт в своей обычной отрешенной манере. — Мы даже толком не знаем, что такое Примирение.
— Нет, знаем, — откликнулся Шейлс. — Наши предки пытались запустить Землю по той же орбите, что и Небо.
— Очень симпатично звучит, — заметила Шарлотта. — Но что это конкретно означает? Кому-нибудь это известно? — Последовало общее молчание. — Я так и думала. И вот мы пытаемся предотвратить то, чего даже не понимаем.
— Это был какой-то эксперимент, — сказал Блоксхэм. — И он не удался.
— Они что, были совсем чокнутыми, что ли? — спросила Алиса.
— Будем надеяться, что нет, — вставил Лайонел. — Душевные болезни обычно передаются по наследству.
— Ну, я-то уж во всяком случае не сумасшедшая, — сказала Алиса. — И черт меня побери, я абсолютно уверена в том, что все мои друзья так же нормальны и такие же люди, как и я. Если что-то было бы в них не так, я бы знала об этом.
— Годольфин, — сказал Макганн, — вы что-то надолго замолчали, а это вам не очень свойственно.
— Набираюсь ума-разума, — ответил Оскар.
— Вы пришли к каким-нибудь заключениям?
— История циклична, — начал он неторопливо. Никогда еще ни один человек не был так уверен в своих слушателях, как он в эти минуты. — Мы приближаемся к концу тысячелетия. Разум будет вытеснен верой в чудеса. Холодность уступит место чувству. Я полагаю, что если бы я был опытным эзотериком и обладал историческим чутьем, то мне бы не составило особого труда выяснить конкретные детали того, что попытались сделать тогда, — этого эксперимента, как выразился Блоксхэм, и, вполне возможно, мне пришла бы в голову мысль, что сейчас самое время предпринять его снова.
— Весьма правдоподобно, — сказал Макганн.
— А кто даст этому человеку необходимую информацию? — поставил вопрос Шейлс.
— Он сам узнает ее.
— Из какого источника? Любая хоть сколько-нибудь значительная книга спрятана здесь, под нами.
— Любая? — сказал Годольфин. — А откуда у тебя такая уверенность?
— Я уверен в этом потому, что за последние два столетия на Земле не было предпринято ни одного значительного магического опыта, — ответил Шейлс. — Эзотерики утратили силу. Если бы где-нибудь появились хотя бы малейшие признаки магической деятельности, мы бы тотчас узнали об этом.
— Мы же не знали о дружке Годольфина, — сказала Шарлотта, лишив Оскара удовольствия высказать ироническое замечание, которое уже готово было сорваться с его языка. — Да и как мы можем быть уверены в том, что библиотека осталась в неприкосновенности? — продолжала Шарлотта. — Может быть, некоторые книги были похищены?
— Кем? — спросил Блоксхэм.
— Да хотя бы тем же Даудом. На них даже и каталог-то составлен не был. Я помню, Лиш пыталась сделать это, но все мы знаем, что с ней случилось.